Найо Марш - Убийца, ваш выход!

Припоминаю, ты у меня гостил тогда. Бог свидетель, я недаром потратил деньги на твое ученье, Артур!

— Вот копия этого письма, — Сюрбонадье дрожащей рукой полез в карман, не спуская при этом глаз с дяди. Сэйнт мельком глянул на листок и отшвырнул его.

— Попробуй еще хоть раз заикнуться об этом, — прохрипел он, сорвав от крика голос, — и я засажу тебя за вымогательство. Я тебя уничтожу, ни в одном лондонском театре тебя на порог не пустят. Понятно?

— Хорошо, я уйду!

— Нет, погоди, — властно остановил его Сэйнт. — Сядь на место, я еще не все сказал...

Седьмого июня после премьеры «Крысы и Бобра» Феликс Гарденер устроил вечеринку в своей квартире на Слоан-стрит. Он позвал всех занятых в спектакле, даже старенькую Сузан Макс, которая набросилась на шампанское, а потом долго хвасталась тем, что когда-то в Австралии была якобы постоянной партнершей самого Джулиуса Найта. Джанет Эмералд слушала ее с глубокомысленной миной.

В центре всеобщего внимания, однако, была Стефани Воэн, подлинная премьерша: сама естественность и грациозность, царственное хладнокровие, беспечная снисходительность к окружающим. Впрочем, она не скрывала своей особой благосклонности к хозяину дома, так что единственный газетчик, приглашенный на вечеринку, старинный друг Феликса по Кембриджскому университету Найджел Ботгейт ждал, что вот-вот последует объявление о помолвке. Несомненно, взаимная приязнь Гарденера и мисс Воэн означала нечто большее, чем верность актерскому товариществу. Был здесь и Артур Сюрбонадье, державшийся чересчур уж дружелюбно со всеми, — Найджелу, который недолюбливал Артура, это показалось странным. То же отметил и Барклей Крэммер, у него с Артуром были свои счеты. Далей Димер, игравшая инженю, оставалась в этом амплуа и на вечеринке. Недаром взгляд Говарда Мелвилла задержался на ней чуть дольше, чем следует, отдавая должное ее юному очарованию, прелестной застенчивости и еще чему-то, невыразимо подлинному и несказанно привлекательному. Почтил хозяина своим присутствием и Джекоб Сэйнт, оглушительно общительный, или, точнее сказать, «обще-оглушительный». «Моя труппа, мой актеры, моя премьера!» — громыхал он без остановки. О присутствовавшем авторе пьесы, державшемся на редкость скромно, Сэйнт отзывался не иначе, как «мой драматург». Даже Джордж Симпсон, заведующий сценой, удостоился чести быть приглашенным сюда. Он-то и завел разговор, который неделю спустя журналист припомнил и передал его содержание своему другу, старшему инспектору Скотланд-Ярда Аллейну.

— Феликс, трюк с револьвером удался на славу, не правда ли? — сказал Симпсон. — Сознаюсь, я сильно волновался, ненавижу иметь дело с фальшивым реквизитом.

— Интересно, как это выглядело из зала? — спросил Сюрбонадье, обращаясь к Найджелу Батгейту.

— Вы, собственно, о чем? — переспросил Найджел. — Что за трюк?

— Господи, он даже не помнит! — вздохнул Феликс Гарденер. — В третьем действии, мой милый, я стреляю в Бобра, то бишь в Артура в упор, и он падает замертво.

— Конечно же, помню, — обидчиво возразил Найджел. — Все сошло превосходно, очень достоверно и убедительно. И выстрел прозвучал как настоящий.

— Ха-ха, настоящий! — прыснула мисс Далей Димер. — Вы довольны, Феликс?

— На самом деле никакого выстрела не было, — пояснил заведующий сценой. — В этом вся соль. Это я палю холостым патроном за кулисами, а Феликс только нажимает на спусковой крючок. Видите ли, ведь он стреляет в Бобра в упор, фактически приставив револьвер к его животу. Если бы в стволе был холостой патрон, порох все равно прожег бы одежду. Так что патроны, которыми Артур на глазах у зрителей заряжает револьвер — это всего-навсего имитация, бутафория, «пустышки».

— Чему я чертовски рад, — признался Сюрбонадье. — Смертельно боюсь оружия и обливаюсь холодным потом в этой сцене. Увы, — вздохнул он, — искусство требует жертв, чего только не приходится сносить актерам!

И он бросил странный взгляд на дядю, Джекоба Сэйнта.

— О гадина! — буркнул Барклей Крэммер с горечью и презрением, но так, что только Гарденер смог разобрать.

— Вы пользуетесь собственным револьвером, Феликс? — спросил затем Барклей во всеуслышание.

— Да, — подтвердил Феликс Гарденер. — Он достался мне от брата, который воевал во Фландрии. — Голос ее погрустнел. — Я не оставляю его в театре: это дорогая реликвия. Вот он.

Хозяин выложил на стол армейский револьвер, и все --">