Кирико Кири - За пределом

— Ха… хи… хи-хи-хи… хи-хи-хи-хи-хи…

Меня начал пробирать истерический смех. То, что я увидел в зеркале, теперь мало как напоминало моё лицо.

— Хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи…

Правая часть лица была в буквально смысле изорвана в клочья. Вся покрытая кровью, словно каким-то красным желе, она закрывала мою правую часть лица, как какая-то маска. Я даже видел лохмотья кожи, которые прилипли из-за крови обратно к лицу. Мне словно изрезали кожу на ремни.

— Хи-хи-хи-хи-хи-хи-ха-ха-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА…

Я смеялся, как пациент психлечебницы, глядя на себя в зеркало. Вся правая часть лица была едва ли не в кашу. Вся же левая часть лица была просто изрезана глубокими царапинами и выглядела не сильно лучше. Её словно специально кто-то исполосовал.

— ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!! А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!

Мой смех превратился в крик. В чудовищный крик человека, который вот-вот сорвётся в бездну безумия. Я смотрел на собственное лицо и кричал, как больной, который увидел призрака в зеркале. С таким лицом меня не то что другие, я сам себя узнавал с трудом. Но я кричал не из-за лица. Я кричал, потому что понял, что умудрился спуститься на самое дно со всеми вытекающими. Потому что от этого понимания мне было больно настолько, что сил терпеть это не было. Я слетел с резьбы не потому, что меня сломали. Просто я перестал видеть смысл жить такой жизнью дальше. Я даже теперь не был самим собой. Можно было сказать, что Нурдаулет Лапьер разбился вместе с остальными на забытых и заброшенных дорогах Сихоте-Алиня.

Я отдал всё ради родных, но взамен получил лишь ад в чистом виде.

Кричи как можно громче. Теперь ты один в этом мире… Никто тебя больше не услышит…

Ласкающий и призрачный голос сестёр пронёсся в моей голове.

И я кричал…

***

Пошёл снег. Впервые за всю зиму пошёл снег. Крупными хлопьями он неожиданно начал валить на землю, застилая собой всё.

Я наблюдал за ним, наблюдал, как он прячет следы случившегося, как скрывает под собой события, что развернулись здесь… сколько времени назад? Я не знаю. Да и плевать мне, если честно.

Я сидел на перевёрнутой машине и курил, как однажды научил меня Малу. Курил, потому что это заставляло меня немного успокоиться, прийти в себя. Видимо, условный рефлекс ещё с того раза, когда я в первый раз их попробовал и отвлёкся от волнения перед первым крупным делом. Ну что же, я не против…

Я выкуривал одну сигарету за другой, смотря в никуда абсолютно пустым взглядом. Нашёл их у одного из людей дома и теперь молча наблюдал за тем, как снег укрывает землю белым покрывалом, наполняя свой организм всё новыми и новыми дозами никотина. От такого слегка кружилась голова, но это даже было приятно. Всё лучше, чем терзание внутри груди, которое заставляет тебя в буквальном смысл кричать от боли. Сигареты пусть и не полностью, но глушили это, помогая вернуть мне здравый смысл. Теперь мне было просто грустно и хреново. А ещё болело и саднило горло— я сорвал его настолько, что не мог даже слово выдавить из себя.

Я старался успокоить себя тем, что теперь сестре ничего не угрожает, и с семьёй точно всё будет хорошо, но это не сильно помогало, поэтому я лишь откинул все эти бессмысленные мысли в сторону. Теперь это было прошлым. Прошлым, которое уже никогда не вернуть.

Всё, что мне оставалось, это или смириться с участью и сдохнуть здесь, или идти дальше. И пусть душевная боль настаивала на первом, сознание уверенно голосовало за второй вариант. В итоге, я прошёл столько не для того, чтоб сдохнуть в сраном лесу около разбитой машины, как какая-то половая тряпка, когда умудрился пережить даже своих конвоиров.

В душе я действительно чувствовал, что мне не за чем было жить. Просто не видел смысла, и желание выжить скорее было естественным инстинктом… Но оно было. Словно единственный человек в огромном пустом спортивном зале. Инстинкт не давал мне принять свою смерть так просто, заставляя двигаться дальше, пусть мне и было плевать.

А может это было моё упрямство, которое никогда не давало мне смирится. Может именно поэтому я боролся за жизнь сестры всеми доступными способами — не ждал чуда или её смерти, а просто брал и делал всё, что мог.