Александр Александрович Тамоников - Бандеровский схрон

Рейд Ковпака, аж целого генерал-майора Красной армии, заставил поволноваться не только немецкое командование. Под эгидой ОУН повсеместно формировались отряды Украинской национальной самообороны. Они состояли из жителей мелких городов и сельских общин. Оружия у них не было. Крестьяне вооружались вилами, топорами, патрулировали окрестности своих сел. Зачастую формально, чтобы не навлечь на свои головы гнев всесильной службы безопасности ОУН, прославившейся не самыми рыцарскими методами.

Трех парашютистов выявили вчера на рассвете. Житель соседнего хутора увидел три купола в сереющем небе и сразу сообщил на передовую заставу. Хлопцы мигом доложили командиру.

Москалей обложили в Кабаньей балке, в трех верстах к югу. Они приземлились неудачно. Один повредил ногу, другой зацепился за ветку стропой.

Снять его товарищи не успели. Хлопцы нашпиговали их свинцом, а потом смеялись, изощрялись в остроумии над висящим диверсантом. Тот не мог самостоятельно слезть, стонал от отчаяния, извивался, пытаясь дотянуться до кобуры.

Потом кто-то залез на дерево и перерезал стропы. Перезрелый плод свалился в ноги ржущим борцам за самостийность. Это чудо еще пыталось драться, махало кулаками. Его хорошенько стукнули, связали руки, погнали на хутор, не тащить же на себе. Мертвых сбросили в овраг, закапывать не стали, оставили на потеху лесной живности.

Документов при себе у диверсантов не было, но разве что-то неясно? Пленника пытали с небольшими перерывами, оттачивали навык кулачного боя, погружали в бочку с водой, кровищи из него выпустили немерено. Ничего, зараза, не сказал.

– Откуда ты, лейтенант? – вкрадчиво спросил Бабула, который неплохо говорил по-русски. – С какой целью заброшен, с какого аэродрома прилетел ваш самолет?

– Из Ленинграда я. Какая тебе разница, сволочь? Не скажу ничего, прихлебатель фашистский.

– Последний шанс у тебя, лейтенант Савочкин. – Бабула пока еще сдерживался, улыбался. – Мне, собственно, без разницы, из какой ты части и кто тебя отправил. С кем ваша группа должна была связаться? В какой квадрат вы метили? С кем планировали встретиться? Где находится партизанский отряд? А я, так и быть, подумаю, сохранить ли тебе жизнь. Будешь говорить?

Пленный молчал.

Бабула подал знак, и Карагуля схватился за лебедку. Москаль извивался, рвались связки и суставы. Потом измученное тело рухнуло на дощатый верстак.

В принципе Бабула знал, что красных партизан в Злобинском районе нет. Были, но давно ушли, потому как не встретили понимания у местных жителей. В противном случае ему доложили бы. В каждом селе, на любом хуторе имелась агентура.

Диверсанты промахнулись, прыгнули западнее. Возможно, их командование дезинформировали. Такое тоже случалось.

– Не хочешь разговаривать, Савочкин? Хорошо подумал?

– Да пошел ты, гнида фашистская!

Немецких захватчиков Бабула не любил. Сотрудничал с ними, выслуживался, но все равно терпеть не мог.

Третий рейх не собирался создавать независимое украинское государство, хотя два года назад многим казалось обратное. Повелись националисты на заманчивую перспективу, отключили головы. Вот и приходилось им теперь прозябать в подполье.

Но советскую власть Нестор Бабула не любил еще больше. Это было что-то патологическое, звериное, на уровне рефлексов и инстинктов. Насмотрелся с тридцать девятого по сорок первый, хватит.

– Скажи, ты веришь в загробную жизнь?

– Нет, – прохрипел парашютист.

Зачем он об этом спрашивает? Даешь воинственный материализм и атеизм на шестой части суши!

– Ну что ж, лейтенант, тогда хороших новостей для тебя у меня нет.

По знаку заработала лебедка. Взвилось тело, забилось в судорогах от нечеловеческой боли. Конечности выворачивались из плечевых сумок. Рук у офицера уже не было. Они держались на полосках кожи, болтались, как пустые рукава. Голова откинулась назад.

Бабула подавил в себе искушение рубануть чеканом по шее москаля. Ведь надо иногда себе в чем-то отказывать. Карагуля, закусив губу, ослаблял натяг цепи. Сморчук зевал, набивал табаком очередную цигарку.

Пленник рухнул на доски и не шевелился. Хотя, возможно, жизнь еще теплилась в нем. Парень из Ленинграда был крепким, отъелся на комиссарских харчах. А немцы слабаки. Третий год не могут взять этот город.