Анастасия Зарецкая - Когда-нибудь никогда

впервые его увидела. Я отпустила душу Хомячидзе на свободу, как того требовали древние ритуалы, стараясь держаться хладнокровно, но все же не смогла остановить слезы.

Теперь меня никто и ничего, ничего, ничего не держало.

Разве что только Пашка, расстроившийся из-за хомяка не меньше моего.

Но у Пашки была мама, любящая его больше жизни, и отец… остающийся Пашкиным отцом несмотря на отсутствие длиной почти в шесть лет. Отец, который нужен каждому подрастающему мальчику. Отец, который вместе с ним строит пластмассовые города и обсуждает вопросы, как с настоящим взрослым. Пример для подражания. Лучший друг.

У Пашки была семья.

Сейчас, годы спустя, я вспоминаю детство и начинаю понимать, что у меня настоящей семьи никогда не было. Даже в те времена, когда матушка ещё не успела нас бросить. Родители вечно занимались своими делами, и втроем мы собирались гораздо реже, чем хотелось бы.

С возрастом иллюзии рушатся.

Не было никакой семьи.

Но, спроси кто-нибудь, что же в таком случае было, ответить я не смогу.

Если у меня когда-нибудь встанет выбор между чувствами и делом всей моей жизни, надеюсь, я не буду колебаться. А еще лучше сделать так, чтобы этот выбор никогда передо мной не встал.

Потому что я твердо знаю, чего хочу.

(Или пытаюсь убедить себя, что знаю).

Поступление прошло на удивление спокойно: я написала заявление и принялась следить за рейтингами, и все сложилось так, что я смогла попасть в универ еще первую волну; впрочем, я знала, что именно так оно и будет, и даже не стала отдавать документы куда-либо еще. Я дожила в квартире отца последнее в своей жизни лето, продолжая заниматься магией, – и все же это лето вышло самым скучным в моей жизни, самым одиноким и бесполезным даже несмотря на то, что я почерпнула много знаний.

Никакой нечисти и никаких рассветов.

Ни легендарных планов, ни грандиозных провалов.

Разве только единожды мелькнувший на горизонте Влад, идущий отчего-то один. А прошлым летом, помнится, он постоянно мозолил мне глаза.

Я даже в деревне этим летом не побывала – тетя продала дом еще зимой, а больше родни у меня в ней не было. И, пожалуй, даже хорошо, что теперь меня с этой деревушкой ничего не связывает. Окажись я в ней хотя бы ещё раз, не удержалась бы от искушения – сходить до бабушки Яра, например (все еще зная, что Яра, скорее всего, там нет), или спуститься к реке, по колено замаравшись в грязи. Или Дойти до кладбища, по которому, я уверена, до сих пор летают голубоватые души.

Или встретить бабочек, мои личные символы свободы, и вспомнить, как одну из них мне подарили. А я осмелилась ее отпустить.

Вот только не было никакой свободы, хотя, справедливости ради, в мае я стала совершеннолетней, абсолютно взрослой, и сама теперь распоряжалась своей жизнью.

Душа казалась скованной в клетку несмотря на то, что отец трюк с блокировкой души не повторял.

Это лето тянулось для меня долго, мучительно долго. Оно состояло из закатов и ночей, книг и магии, а ещё почему-то пустоты. И я безмерно обрадовалась, когда объявили о заселении в общежитие, где я планировала пробыть если не несколько лет, то хотя бы год точно.

С отцом мы заранее договорились, что каждый месяц он будет присылать мне определенную сумму на проживание (как происходило уже несколько лет). Вот только в этот раз я пообещала ему, что верну эти деньги, когда начну зарабатывать сама, а отец не стал со мной спорить. Так я и оказалась у него в должницах. Впрочем, не могу сказать, что сумма была слишком большой, и я очень надеялась, что до конца жизни сумею с ним расплатиться. Хотя, если учесть, что в большинстве случаев отец присылал мне больше, чем мы договорились, надежда с каждым месяцем становилась все меньше…

Так я и оказалась в совсем другом городе, за тысячу километров от своего.

Но не могу сказать, что заметила какие-то грандиозные отличия.

Здесь были все те же люди, занятые своими проблемами, а потому не обращающие внимания на остальных.

Те же высокие дома и окна, отражающие блики.

Те же несущиеся по трассам машины и воздух, забивающий легкие всякой дрянью.

Вот только деревьев было меньше, особенно по сравнению с тем районом, где я прожила восемнадцать лет своей жизни. Меня поселили ближе к одному из концов города, расположенному, впрочем, вполне удачно – до центра можно было добраться за час (или чуть больше) ходьбы, до вокзала доехать за тридцать минут… У меня оказалось красивое снаружи, но очень холодное --">