Владимир Михайлович Крепс , Климентий Борисович Минц - Свистать всех наверх!

Суматра, Индия, Цейлон, Иран, Аравия, Сомали встречали флотилию китайского адмирала. Он вел 62 корабля, плывших под цветными тростниковыми парусами. Самые большие корабли имели длину сто сорок метров, почти в семь раз превышая длину каравеллы Христофора Колумба «Санта Мария». На бортах кораблей находилось около двадцати восьми тысяч человек.

Лишь недавно были найдены памятные надписи, выгравированные Чжэн Хэ. Он писал: «Мы пересекли свыше 100 000 ли необозримых водных пространств и видели в океане огромные, как горы, волны, которые вздымались к небесам, и в глазах наших был образ земель, скрытых в дальней туманной синеве; паруса же наши пышно распускались подобно тучам, и днем и ночью шли мы быстро, как звезды…»

— Гм… пардон, медам и месье, я как-то запамятовал… сколько это будет сто тысяч ли? — скрывая свое смущение, спросил Тартарен.

— Могу вам ответить точно — это 57 000 километров, — сообщил тарасконцу капитан корвета.

— Но почему же столь выдающийся мореплаватель был забыт? — в задумчивости спросил Робинзон.

— В этом повинны китайский император и его приближенные, — пояснил Немо. — После смерти Чжэн Хэ они стали уничтожать его карты, чтобы предать забвению его имя. Так воздвигалась невидимая китайская стена на море, чтобы скрыть Срединную империю от проникновения чужеземцев.

Наступило молчание. Робинзон неторопливо выколачивал свою трубку. Дик Сенд чинил гусиное перо. Гулливер большими шагами прохаживался по кают-компании и вдруг остановился возле старинных часов в футляре красного дерева.

— Достоуважаемые друзья… Все это очень интересно, но не проливает никакого света на судьбу неизвестного нам Синицына. Я все-таки полагаю, что такого знаменитого капитана нет.

— Такой капитан есть! — воскликнул Василий Федорович. — Вот его письмо! — с этими словами он достал из-за обшлага мундира сильно размытый соленой водой листок бумаги.

— Что же занести в наш судовой журнал? — нетерпеливо переспросил пятнадцатилетний капитан.

— Пишите. Сего, седьмого сентября, перед закрытием библиотеки, повесть писателя Станюковича «Вокруг света на «Коршуне», которую я имею честь здесь представлять, была выгружена из сумки одной школьницы и пришвартовалась к столику Марии Петровны. И вдруг я с немалым изумлением заметил, что между страницами главы пятой под названием «Спасение погибающих» лежит это письмо.

— Сударь, вы долго будете играть на моих нервах? — мрачно перебил капитана Тартарен, поправив съехавшую на затылок малиновую феску. — Весь Тараскон знает, как я страшен в гневе.

Командир «Коршуна» навел большую лупу на неясные строки письма.

— Начало сильно размыто… Соленая вода выедает чернила… Можно разобрать только три буквы —

«КАТ…»

— А что, если это начальные буквы слова «катастрофа»? — насупив брови, задумался Немо.

— Возможно… — согласился с ним Василий Федорович. — Дальше уже довольно ясно:

«Я никогда ей этого не прощу. Опозорить меня, знаменитого капитана… при всей команде!»

— О, медам и месье! — оживился Тартарен. — В этом деле замешана женщина.

Капитан корвета пропустил эту догадку мимо ушей и снова навел лупу на памятную страничку. С трудом он разобрал еще одну строчку:

«Внезапный ураган силой в два балла…» —

а дальше красовалось поблекшее чернильное пятно.

— Ураган силой в два балла! Но это вздор, — засмеялся Гулливер. — Он опасен только для лилипутов.

— Вы ошибаетесь, — возразил Немо, — этот капитан мог очутиться в центре тайфуна. Там бывает мертвая зыбь.

— Вероятно, это так, — подтвердил капитан корвета, — потому что дальше можно разобрать…

«я за бортом»…

— Неужели он погиб?.. Или, быть может, уцепившись за обломок реи, борется с бушующей стихией? А мы здесь греем старые кости в уютной кают-компании… — с тревогой произнес Робинзон, высекая огонь для своей трубки.

Дик Сенд порывисто вскочил со своего места.

— Я готов, не теряя ни минуты, броситься на помощь. Но --">