Пал Бекеш - Звёздный час профессора Минорки

Пал Бекеш ЗВЁЗДНЫЙ ЧАС ПРОФЕССОРА МИНОРКИ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Нет-нет, немыслимо! Не-мыс-ли-мо!

Тётя Тереза выронила тетрадку из рук. Седенький пучок трясся на затылке, руки воздеты к небу, то бишь к потолку, ноги врозь, взгляд устремлён вдаль — ни дать ни взять застывшая статуя.

— Это просто немыслимо! Не-мыс-ли-мо! — твердила она.

Дорка мгновенно нагнулась, подняла тетрадку, повертела её так и сяк в надежде выяснить, что именно такого уж немыслимого обнаружила там тётушка. Но сколько ни разглядывала, ничего особенного не углядела.

Каждое утро начиналось с того, что тётя Тереза совала ей под нос ненавистную тетрадь, приговаривая при этом:

— Повторение — мать учения!

Или же:

— Ученье — души просвещенье!

Звучал иногда и такой вариант:

— Век живи — век учись!

Впрочем, что бы она ни говорила, смысл её слов сводился к одному: в разгар лета, вместо того чтобы наслаждаться каникулами, Дорка должна корпеть над тетрадкой, покуда не испишет целую страницу. Писать разрешалось что угодно, лишь бы выходило правильно и красиво. По части письма Дорка была не сильна. Да что там не сильна — просто-таки слаба. По правде говоря, хромало у неё не только чистописание, но и правописание, причём неизвестно, что больше. Конечно, не ахти какая беда — недостаток вполне исправимый, особенно если учесть, что Дорка одолела всего лишь пять классов и впереди у неё целая жизнь. Эту истину тоже не забывала повторять тётушка Тереза.

Вот и сегодня с утра Дорка старательно грызла ручку в смутной надежде, что, ежели наконец удастся прикончить полуобъеденную письменную принадлежность, к ней, глядишь, и перестанут приставать с опостылевшими упражнениями. При этом можно было незаметно расшатывать и пластинку для выправления зубов. Вот бы здорово одним махом расправиться с обеими: ручкой отколупать пластинку, пластинкой доломать ручку!.. Пиши, говорят, что хочешь. А если ни о чём писать не хочется? Сколько можно притворяться да кривляться, будто клоун какой! Да, кстати, о клоунах… До чего же классная вчера была передача по телику про цирк! Чего там только не было: и акробаты на трапециях, и медведи на велосипеде… Да, об этом стоит написать. Своё сочинение она завершила словами: «Но больше всего мне понравился цырковой наезник».

Даже не поставив точку в конце фразы (впрочем, она никогда их не ставила), Дорка отшвырнула ручку в сторону и торжествующе воскликнула:

— Готово! Написала!

В столовую вплыла тётушка Тереза и, плавно покачиваясь с бока на бок, причалила к обеденному столу.

— Ну-ка, посмотрим, — строго произнесла она. Голос у неё всегда был строгий. Купит Дорке, к примеру, глазированный сырок и скажет: «Надеюсь, тебе по вкусу придётся», — а кажется, будто ворчит: «Сколько можно объедаться сладостями, мало ей, что зубы и без того вкривь и вкось растут, так ещё и дырявые сделаются!»

Итак, сдвинув брови, тётушка Тереза принялась читать сочинение про циркачей, воздушных гимнастов и дрессированных зверей, как вдруг с воплем «Нет-нет, немыслимо!» выронила тетрадку из рук…

Она медленно опустила руки — должно быть, устала изображать статую.

— Скажи, Дорка… — начала она, и голос её от волнения дрогнул. — Тебе действительно больше всего понравился наездник?

Дорка облегчённо вздохнула. Она-то боялась, что опять наделала ошибок, хотя на сей раз очень старалась быть внимательной.

— Да! — восторженно подтвердила она. — Наездник из всех был самый красивый.

— Ужас! — тётя Тереза закрыла лицо руками. — Какой ужас! Значит, и тебя он завлёк в свои сети.

— Завлёк… в сети? — Дорка даже рот открыла от удивления.

Тётя Тереза помрачнела, хотя и до этого была мрачней некуда.

— Дорка, нам надо поговорить! — решительно заявила она. — Ну-ка, садись!

Теперь уже стало совершенно очевидно, что речь пойдёт об очень важных и серьёзных --">