Макс Фрай , Н Крайнер , Елена Владимировна Хаецкая , Рой Аксёнов , Дмитрий Брисенко , Линор Горалик , Максим Кононенко , Сергей Красиков , Рома Воронежский , Александр Курсков , Елена Мулярова , Дмитрий Анатольевич Горчев , Лена Элтанг , Грант Бородин , Иван В Ющенко , Виктория Яковлевна Райхер , Евгений Викторович Шестаков , Владимир Сергеевич Березин , Станислав Львовский , Владимир Борисович Коробов , Елена Заритовская , Ребекка Изаксон , Розенкранц&Гильденстерн , R_L , Роман Губарев , Игорь Лазовский , Денис Рыбаков , Ксения Робертовна Рождественская - Книга русских инородных сказок

чиновников, у которых отбирал еду, золотые монеты и коконы тутового шелкопряда; тем и кормился. Однажды мимо него на котле вареного риса проехал спящий Глупец И Лянь. Котел оставлял в дорожной пыли широкую борозду и тихо жужжал.

— Хук, — удивился Храбрый разбойник Сяо Лао-вэй и пустил в спину И Ляня две стрелы, ибо полагал, что все в мире должно вершиться естественным образом; а жужжащий самодвижущийся котел к благоподобающим вещам отнести не получалось.

И Лянь ничего не заметил и продолжал таинственно перемещаться к горизонту; пуститься за ним в погоню Сяо Лао-вэй не мог, так как был прикован к дереву медной цепью (отчего в народе прозывали его Черным Котом).

Глупец И Лянь проснулся лишь четыре ли спустя; торчавшие из его спины стрелы тут же превратились в крылья, а сам он стал Фениксом и в таком качестве изрядно прославился.

Дальнейшая судьба Жужжащего котла с рисом в точности неизвестна: мудрецы предполагают, что он стал (а возможно — и был) одним из младших демонов подземной иерархии.

Большой Дао и поныне пролегает в тех местах, где на раскидистом баобабе висит прикованный скелет Сяо Лао-вэя. Феникс И Лянь иногда прилетает к Сяо погостить, потрепаться.

И такова история Храброго разбойника Сяо Лао-вэя, Глупого Феникса И Линя, Жужжащего котла с рисом и большого Дао.

ПОХОРОНЫ ХОЛОДИЛЬНИКА

За шесть дней до рассвета холодильник завонял и умер. Я вытащил его на улицу и уронил в снег. Он лежал — вы же понимаете, вы знаете уже, — маленький и жалкий, весь в каких-то пятнах и потеках; и его шнур питания изогнулся незаконченным иероглифом «прости». Я хлопал его по бокам, я шептал ему: «Вставай», я даже зажмурил глаза и принялся ковыряться во внутренностях морозилки, пытаясь вернуть его к жизни, но — вы же знаете, вы понимаете уже — это было навсегда.

Я сидел в сугробе, моя левая рука безвольно покоилась на исцарапанном металле. И что же мне было делать дальше? Хорошо бы поверить, что где-то там, в небесах, мой мертвый холодильник сидит на обрывке северного сияния рядом со Снежной Королевой, смотрит на меня, усмехается и думает, что это все пройдет, что когда-нибудь я все пойму и сам посмеюсь над своими слезами. Но не было в небе никакого сияния, не было никакой Снежной Королевы, был только железный ящик, который внезапно покинула жизнь.

Быть может, если бы он болел, если лежал бы от слабости и просил принести стакан воды, — мне было бы проще. Но все произошло так внезапно — нет, скоропостижно, — что я не успел ни разу заговорить о том, что кажется сейчас таким важным и таким невысказанным. Да, он перхал громче обычного, и дверца его была дверцей старого холодильника — металлическая летопись непростой и небесцельной жизни. Но когда я спрашивал его поутру: «Как ты сегодня?» — он молчал со всегдашней своей усмешкой.

Мой молчаливый собеседник, мороз моей жизни. Что мне снег теперь, что мне зима? Дайте мне тысячу самых страшных зим — я не задрожу и не улыбнусь, и не замечу даже.

Я взял на руки его тело и пошел в черно-белую пустыню, туда, где в голос выла по далекому родственнику метель. На вершине снежной горы я поставил его, и его мертвый взгляд навсегда уставился в черные небеса. Я прижался к нему лбом и произнес несколько ничего не значащих слов. А вместо цветов я возложил на эту странную могилу маленький кусочек льда.

Так он и застыл там памятником самому себе, в самом сердце холода, которому посвятил всю свою жизнь.

Когда я уходил, мне на секунду показалось, что он снова, в последний раз, взрыкнул и загудел,

впрочем, я знаю

в глубине души моей,

так оно и было.

Грант Бородин

ЛЕВ ГУАН-ЛИ

Если бы моя сестра благодаря неземной красоте и изощренному уму стала фавориткой императора, то он поставил бы меня, дурака, во главе экспедиционного корпуса — это вполне возможно. Я бы разделил войско на две части и повел его на Запад двумя дорогами: северной — легкой и опасной, и южной — тяжелой, но спокойной, ибо она пролегает по замиренным областям, подвластным ничтожным владетелям. Положив половину солдат и почти всех лошадей, разграбив западные страны и оставив в степи заградительный вал, я бы вернулся ко двору императора — совершенно не исключено — с небесными жеребцами, которых он так хотел видеть в своих конюшнях.

Благодаря успеху я бы укрепил свое положение и добился низвержения одного необычайно хитрого типа, грамотея и книжника, а он — отсидев в тюрьме --">