Владислав Ванчура - Кубула и Куба Кубикула

он в кусты, снял шкуру. И бросил шубку свою в воду.

Шкура плавает, переворачивается а Миша в кустах хохочет.

Да плохое вышло веселье! Разве страшилище и родителей проведёшь?

Барбуха слышит смех, мама слышит смех, и папа тоже что-то слышит.

Подходят они к ручью и, понятное дело, сразу видят — это не Миша купается, а только шуба его. И тут-то, сударь мой, началось. Барбуха как разьярится, как все жала выпустит да как начнёт на парнишку, на голенького-то, наступать. Совсем уж начал жалить, да тут я — Куба Кубикула — подоспел. Стало мне его жалко, я и закричал:

«Гром и молния! Барбуха, коптилка старая, скорей, скорей напустись на двух медвежат-дьяволят! Они там птичьи яички на дуплистом вязе обирают!»

Барбуху так всего и передёрнуло, он не знал, куда кинуться. Когда яйца у птичек обирают, он шибко не любил. Постоял минутку, потом хвать Мишину шубку — и поминай как звали. Страх какой! До сих пор слышу как зашипело, когда страшилище в воду бухнулось. А дальше ничего не помню. Мне от этого Барбухи тошно сделалось, а медведи горько плакали. Сдаётся только, хотел Миша свою шкуру искать. Поклялся во что бы то ни стало найти.

Вот и всё, Кубула. И не то чтоб я собирался Барбуху звать, а только — попадись ты к нему в лапы, он бы тебе показал!

Кубула затрясся весь и говорит:

— Ой-ой-ой, Куба Кубикула, меня прямо жуть берёт. Ты тут всякие страсти выдумываешь, а ежели другой-то человек — маленький медведь, так ведь ему боязно. В лесу я бы не испугался, а здесь и впрямь Барбухой разит… А что, нашёл Миша свою шёрстку-то? Ну, скажи, что нашёл!

На это Куба Кубикула ничего не ответил: сделал вид, будто спит.

БЫЛО ДЕВЯТЬ ЧАСОВ — ТЬМА, НОЧЬ. Медведям — ну, прямо благодать. Это хорошо, да вот в кузнице очаг не совсем погас и от тлеющих углей дым подымался. Это Кубуле по вкусу. Встанет он, подойдёт на цыпочках к дверям и задремлет на минутку. Только на малую минуточку, а потом опять встаёт, и опять слышно — постукивают коготки. Стал у огня, смотрит на красный уголёк, пока слёзки из глаз не побегут. Потом уснёт, потом опять проснётся, — нынче ему что-то не по себе. Наконец положил голову на передние лапки и задремал. А пока он клевал носом, вдруг тихонечно, ну совсем незаметно, дверь отворяется, и входит Барбуха. Тут как тут! У Кубулы душа в пятки, язык еле ворочается.

— Гром и молния! — говорит он. — Ступай, страшилище, на тех гадких, противных медведей, что птичек кусают! Уходи, уходи сейчас же!

Но Барбуха покачал головой и говорит:

— Что ты, миленький? Куда ж это я в ночную пору потащусь? Медвежата уже спят, и тебе надо спать, мохнатик. Дай-ка мне место у огня!

— Вот это славно, — говорит медведь. — Ты что, хочешь с нами ночевать?

— Я хочу с вами ночевать, хочу с вами кашу есть, хочу с вами молочко пить, хочу с вами по свету бродить. Пока вы живы, от вас не отстану. Так-то вот, сударь мой. А по-твоему, взял выдумал кого-нибудь, а там и рукой на него махнул?

Барбуха выразил всё это гораздо грубее, да пускай его говорит как хочет: ведь страшилище он. Договорил и повалился Кубикуле на грудь, подтащил Кубулу себе на ноги, чтоб теплей было, и захрапел… И после этого спали все, как сурки.

Вот каково сказки-то выдумывать! Да выдумывать ещё полбеды. А верить им!

Не будь Кубула такой дурачок, Барбуха, конечно, не мог бы брать Кубовы выдумки всерьёз и вообще не появился бы на свет. Как теперь с ним быть? Кубула и Куба Кубикула только руками разводят. Может, кто выручит их? Ну конечно: Лиза что-нибудь придумает.

У КУЗНЕЦА БЫЛО ЧЕТВЕРО ДЕТЕЙ. Лиза — самая младшая; сестричку её свали Аполенкой, а братцев — Антонином и Франтишеком.

Почему же, скажите на милость, как раз самой младшей девчоночке пришлось что-то придумывать? Отчего Аполена и те двое пареньков спят как ни в чём не бывало? Да оттого, что в сказках всё должен охлопотать самый младший ребёнок! Иначе никак нельзя.

И вот Лиза спит, и снится ей сон о Кубуле. Будто с ним стряслось что-то. Утром проснулась — и смотрите пожалуйста! Кубула за дверью с матерью спорит.

— Милая кузнечиха, — говорит медведь, — у вас страхи, страхи, страхи!

А та ему:

— Да что --">