Наталья Алексеевна Суханова - Подкидыш

милость! — всплеснула руками Лиля.

—  Они... они такие красивые,— лепетал Ивасик. — Молнии такие красивые, а живут так быстро!

—  Не быстро, а мало, и не живут, а горят, — безжалостно уточнил Глеб.

Ивасик разрыдался, проснулась мама, снова стала их пере­считывать, опять разбудила папу:

—  Ты посмотри только, они всё еще на окне. Такая гро­за, они же промокнут.

—  Пусть развиваются, — сказал, как обычно, папа и тут же уснул.

Уснула, досчитав до трех, и мама.

Ивасик продолжал всхлипывать.

—  Ты разбиваешь мне сердце! — вскричала Лиля, кото­рой, может быть, и правда стало жалко Ивасика, а может быть, вспомнился какой-нибудь фильм. — Подожди, цыпуленька, я их принесу тебе!

И она съездила на лифте вниз, во двор, и принесла ему мокрые, обломанные ветки. Без листьев; наверное, какие-ни­будь старые.

—  Вот твои молнии, — сказала она Ивасику.— Они только немного обломались, больше ничего. Можешь спать с ними в обнимку. Ви...

Но договорить она не успела. До сих пор в небе только не­много гремело. А тут вдруг так грохнуло, что папа со сна вместо «пусть закаляются» и «пусть развиваются» крикнул: «Пусть завиваются», — и сильный свет залил небо до самых глубин.

—  Зелё-оный! — ахнул Ивасик.

А Вова вытянул руку вперед:

—  Смотрите, смотрите, утки на морре садятся!

—  Утки в грозу не летают, — строго заметил Глеб.

Но сказали всё это они уже в полной темноте, потому что зеленый свет погас, темь была такая, какой они еще никогда не видели, и дождь хлестал во все стороны.

НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО

С утра, как всегда, была суета. Семейство Гвилизовых собиралось на море. Ивасик переживал, что поломал нечаянно одну из своих «молний», и успокоился, только когда Лиля показала ему на другой, крохотный, совсем свежий листик. Ивасик как уставился на этот листик, так и отключился от окружающего.

Вова нагрузился всеми сумками и, в отчаянье от того, что мама не замечает его подвига, ныл: почему, мол, все еще до­ма, несобранные, когда он, Вова, уже снаряжен и даже пере­гружен, но это ему, конечно, ничего, лишь бы все уже дви­нулись наконец.

—  Сейчас, сейчас, Вовочка, сейчас, родной,— отвечала ма­ма, и Вова краснел от удовольствия.— Сейчас, только посмот­рим, все ли мы... не забыли ли чего...

И мама принималась в который уже раз пересчитывать ве­щи и детей, а Лиля, хохоча, перескакивала с места на место да еще хватала и путала вещи, сбивая маму со счета. Это уж вечно так, больше всего на свете любила Лиля неразбериху и путаницу.

Папа терпел, терпел, взывая:

—  Лиля, будь добра, девочка, не мельтеши, не мешай маме, постой на месте хоть немного! Ну, я прошу тебя!

Но потом не вытерпел и звонко шлепнул Лилю. От неожи­данности Лиля одновременно расхохоталась и заверещала. А мама обрушила на папу град упреков — она не выносила, когда шлепают детей, у нее были совсем другие принципы воспитания.

—  Ничего, пусть закаляется, — бормотал виновато папа. — Человек должен развиваться. Пусть она развивается. Нужно ее закаливать.

Смерив папу ледяным взглядом, мама снова принялась счи­тать детей и вещи.

Глеб не принимал в этой суете никакого участия. Он не любил каникулы. Он хотел все знать. Когда был учебный год, никто ему не мешал заниматься и читать книги. А летом все начинали отдыхать: то ехали, то в море купались. Никто с ним не считался. Мама занята была порядком, которого ни­когда не было, папа посылал его в магазины: «Пусть закаля­ется», Лиля разыгрывала свои выдумки, Ивасик хныкал, а Во­ва изображал разумного ребенка, чтобы быть лучше всех в глазах мамы. И вот вчера Глебу даже не дали закончить на­блюдения и всё записать. Так никогда не откроешь самого глав­ного закона природы, думал он, нахмурившись.

Наконец мама, папа, сумки и дети двинулись к морю.

—  Мама! Папа! — дергал требовательно родителей за руки Вова. — Утки в грозу летают?

Ивасик, который, в отличие от Вовы, шел без всякого груза и не держась за руки родителей, тоже, однако, не забывал задавать вопросы.

—  Из чего все бывает? — спрашивал он, но сам же и отве­чал: — Из молний. Они сначала умирают, но потом снова живут. Лиля мне принесла умёрлые молнии, а из них за ночь вырос листик. Вот такой изумительный листик!

Папа умудрялся отвечать сразу на все вопросы:

—  Утки в грозу не летают — зачем, собственно, такая спеш­ка: лететь в грозу? Ивасик, я не вижу в твоих рассуждениях логики: может ли быть связь между --">