Александр Шатилов - Гоблин и монета

серебряная монета…

— Жареный цыплёнок! С чашкой мёда всего за монету! — кричит женщина с другого конца ярморочной площади.

Там как раз трактир. И запахи из этого трактира такие, что желудок у гоблина узлом завязывается, а слюной захлебнуться можно! А ещё эта чертовка возьми, да и вынеси своего жареного цыплёнка! Ну что за человек! Так даже гоблины не поступают!

А вот ларец продают: резной, хорошенький, с разными фигурками, внутри изумрудным бархатом обитый. А вон там чаши! Что за чаши! Из такой чаши и болотную жижу пить приятно! А там что? Ба! Да это же книжки! И не простые, а со сказками! Все сказки с картинками цветными! Картинки большие, яркие, загогулин, что буквами кличут, нет почти. И всего одна монета!

— Печёный гусь! — кричит кто-то. — Продаю гуся печёного, с горчицей и хреном! Да ломоть хрустящего белого хлеба!

— Нож купи, друг, лучший в мире! — не унимается парень в овечьей шапке.

Да куда там! Гоблинский зелёный нос сам к жареной курице поворачивается, а глаза то на книгу глядят с картинками, то на ларчик с бархатом, то на чашку чеканную. И вот ведь, беда — всё одну серебряную монету стоит!

Вот же напасть! Если купить курицу с чашкой мёда, нельзя попробовать гуся с хреном и горчицей, а с другой стороны, гуся запивать нечем. Купишь вина, и уже не сможешь ничего съесть. А так хочется полистать книгу с картинками. Вот только нож нужен позарез. Или ларчик купить? Да, купить надо ларчик, а потом уже поймём, зачем он нужен! Но как же хочется есть! Может, бочку огурцов взять? Опять же пить с них охота будет. Или книжку? Так читать придётся учиться, ещё в школу позовут! А может, десяток яиц и курицу? И зачем они? Нет, нужен нож! Ах, он же заржавеет в пещере! Или пряников взять с пирожками? Да что ж это, на такую ерунду ценную монету пускать! А ведь ещё столько всего, столько всего…

Тот факт, что если деньги потратить, то их не станет, вызвал у гоблина отчаянную досаду. Голова шла кругом от криков продавцов, покупателей, их детей, кудахтанья кур, ржания коней, блеянья коз, от тысячи запахов, от которых ноги просто подкашивались, а желудок рвался наружу, чтобы поглотить всё! Просто беда: хотелось купить каждый товар, а монета была только одна. Такая несчастная, сиротливая монетка. И сам гоблин почувствовал себя глубоко несчастным, словно проклятый кусок серебра обманул его, посулив все блага мира, а на самом деле не дав ничего, кроме бесконечных мук в жестоком мире людей.

Зажав кулачками зелёные ушки, наш гоблин зажмурился и со всех ног помчался прочь с этой трижды проклятой ярмарки. Он небрежно набросил на пугало одолженные куртку и шляпу и побрёл к себе домой под равнодушным взглядом нарисованных глаз.

Обиженный и разочарованный гоблин залез в свою пещеру, сунул монету под камень, лёг сверху и задумчиво стал слизывать лишайник с прогнившей трухлявой ветки, найденной у дороги. Видеть этих людей он больше не мог. И этого самодовольного злыдня в короне тоже! Не мог он, видите ли потерять не одну свою, так называемую «монету», а хотя бы штук десять. Да, было бы их штук десять, гоблин сейчас бы и курицу с гусем поел, и попил вина, и купил бы нож, и ларец со сказками, и книгу с зелёным сукном, и сбрую, а к ней лошадь, и мало ли что ещё… Ещё… Ещё пряников… с вишней…

За такими размышлениями гоблин заснул. Он, конечно, потом подумал о том, чтобы поискать вторую монету, но лезть в этот омерзительно-чистый ручей — нет уж, увольте! На следующее утро гоблин решил вообще забыть про монету и про те муки, что он пережил из-за неё. Сказано — сделано, и гоблин стал жить своей обычной жизнью: ворчать на всех вокруг, драться с другими гоблинами, есть жуков, запекать улиток, спать в своей дыре на камне, а если кто-то спрашивал его о монете (старый серый болтун всем растрезвонил о находке) и ярмарке, то отвечал, что это всё вредные опасные штуки, от которых надо держаться подальше. Вообще, что может быть лучше родной дыры, где приятно пахнет тобою-любимым, и от этого запаха мокрецы сами падают тебе в рот?

Шло время, гоблин и в самом деле забыл о монете. Однажды под вечер он решил вылезти из своей пещерки, чтобы пособирать гнилушек. Но ещё на подходе к щели чуткие уши уловили какой-то противный звук. «Опять эти дурацкие эльфы», — подумал гоблин. Но звук совсем не походил на смех или песню. Нет, это был горький отчаянный плачь, что было для гоблина почти приятно, но всё равно раздражало: некто плакал слишком громко и чрезвычайно искренне, --">