Гелена Крижанова-Бриндзова - Связной

винтовочные выстрелы и зловещий, задыхающийся лай пулемета. Потом неожиданно пришел приказ, чтобы мужчины, получившие оружие и присоединившиеся к повстанцам, оттянулись на позиции в горах, в нескольких километрах к северу.

Деревня оцепенела.

Из уст в уста передавались сообщения, что от Нитры подтягиваются немецкие части.

Милан хорошо помнит это утро, прохладное, уже как будто совсем осеннее, утро, полное холодной росы, сверкающей на траве в канавах вдоль шоссе. Деревня, такая веселая и оживленная в те немногие дни, когда здесь были партизаны, вдруг словно вымерла. Нигде ни души, все попрятались по домам, подвалам и сараям.

По шоссе с оглушительным, душераздирающим грохотом потянулись немецкие танки. Грузовики, прикрытые пятнистым брезентом, тащили на буксире минометы. Из-под брезента выглядывали мрачные, суровые лица. Поблескивали штыки на винтовках.

— На наших идут, на наших… — перешептывались люди с ненавистью и страхом.

Три дня смотрел Милан, как танки и войска тянулись на север, три горьких, страшных дня.

«Может, из этой винтовки они застрелят Эрнеста, может, этот пулемет прострочит его», — думал он, и сердце его сжималось от страха.

Потом уже доходили только пугающие слухи о боях в Батёванах, боях в Превидзе, Прекопе, Мартине…

Старый Буханец снова гоголем ходил по деревне, притопывая сапожками, постукивая палочкой, и грозил посчитаться с каждым по заслугам. Уж теперь-то они получат свое, голодранцы никчемные!

Радио вопило о разгроме восстания, а железнодорожники со станции говорили, что чуть ли не каждый день проходят мимо поезда с запломбированными вагонами для скота, из-за решеток которых выглядывают измученные лица. Немцы увозили куда-то пленных партизан.

А потом к Гривкам зачастили жандармы…

— Наш Эрнест наверняка погиб, — хрипло сказал Милан, изо всех сил стараясь не расплакаться.

Сила помрачнел.

— Тогда плохо дело… Отец у вас хворает, не дай бог, помрет, как мой… Останешься ты единственный мужчина в доме.

Они помолчали минутку.

— Может, закуришь? — спросил Сила. Он знал, что мужчины в таких случаях обязательно закуривают.

Милан шмыгнул носом, кивнул.

Сила вытащил из кармана измятую пачку сигарет. Одну закурил сам, вторую дал Милану. Они притаились под стогом соломы, скользкой от дождя, курили.

Едкий дым щипал глаза, от крепких сигарет во рту горчило, но они затягивались, серьезные, сумрачные, озабоченные.

— Ты дома все сам делаешь?

— Всё. И воду ношу, и дрова колю, и подметаю. А боров? За ним только я и хожу… Я и похлебку научился варить — чесночную.

— И мне придется, — сказал Милан и почесал в затылке, где его покалывали остья. — Но у нас еще и коровы есть, а они знаешь сколько воды могут выхлебать… жуткое дело!

— Как-нибудь справишься, — отвечает Сила нарочито грубым голосом. — Не маленький! И я тебе подсоблю. Сечки нарежем, вычистим хлев и воды натаскаем… Еще одну закуришь?

Сигаретный дым обжигал Милана, он прямо-таки чувствовал, как с языка слезает кожа. Голова кружилась, в желудке ощущалась непривычная тяжесть и тошнота, но он закурил вторую.

Они курили сосредоточенно, щуря глаза и страдальчески морщась, они выпускали дым из уголков рта — совсем как взрослые.

«Если Сила может курить, могу и я», — подбадривал себя Милан. И как ему ни было тошно, его утешало сознание, что он не ищет легких путей и не отступает перед трудностями, как и подобает настоящему мужчине.

2

Стемнело. За гумнами в поле пронзительно засвистел вечерний поезд из Нитры.

— Восемь часов, — сказал Сила. Он вынырнул из-под стога и потянулся. — Пошли в деревню.

Милану не хотелось в деревню. Но и домой ему не хотелось. Слышно было, как во дворе звенят ведра. Мама поит коров. Если он сейчас заявится домой, не обойдется без упреков, что он все шляется и не помогает по хозяйству.

«Ладно, завтра, — успокаивает он свою совесть, — завтра же сделаю всю мужскую работу».

Он чувствовал себя виноватым и злился на себя и на Силу, на весь свет. Но все же он выбрался из своей соломенной пещеры и пошел с Силой. На улицу они не вышли, а пробирались гумнами, с безразличным видом заглядывая во дворы. В хлевах мерцали керосиновые лампы.

— Знаешь что, пойдем к Пинкусам, — предложил Сила.

— Зачем? — без всякого воодушевления отозвался Милан.

— Сегодня же пятница, умная твоя голова, — сказал Сила. — У них --">