Владимир Владимирович Рафеенко - Лето напролет

самых лучших моментов этого лета. И я даже думал, что было бы хорошо, если бы в меня врезалась какая-нибудь машина и убила, чтобы я умер, защищая наших самых маленьких ребят. Это была бы хорошая смерть. Но, конечно, я так думал не всерьез. Всерьез в это лето мне не хотелось умирать.

Мне хотелось жить. Ведь у нас в летнем лагере не было горя и бед. И если даже кто-то приходил сюда из дома огорченным или обиженным, то тут же становился веселым и начинал смеяться. Мы веселили тех, кому плохо, у кого плохие, злые родители или в семье мало денег. Мы все делились всем и все защищали всех.

Лето длилось долго. Много дней прошло. Но они прошли так быстро, что когда приблизилась осень, то мы не хотели этому верить. Мы не хотели, чтобы заканчивалось это лето на Косе, где мы были веселы и счастливы, где так защищали наших малышей, что ни у кого не было горя и бед. Даже у тех мальчиков и девочек, кто сам в лагере был сильнее всех и кого не нужно было защищать, — даже они чувствовали, что лагерь их защищает. Как будто мы защищали малышей, а малыши, эти самые маленькие важные дети, могли как-то защитить нас.

Когда наступил август, его самый конец, стало ясно, что совсем близко конец и нашего счастливого лета. Мы становились грустные, но ненадолго, потому что грустить нельзя. В самый последний вечер мы распалили на Косе большой костер. Мы сидели вокруг костра и пели. Мы пели, и некоторые из нас плакали. По правде говоря, плакали все, даже Светлана Владимировна, которая до этого смеялась целое лето. Лето напролет. Она так хохотала, что сразу же начинал смеяться весь лагерь.

Но в этот вечер, когда за нами приехал школьный автобус, мы плакали все. Мы обнимали друг друга, потому что твердо знали: ничего этого больше никогда не будет. Хотя Светлана Владимировна и говорила нам, что мы еще все встретимся, что хотя мы все из разных классов, но можно же дружить, что ничего страшного не происходит, что мы всегда сможем приходить к ней, когда захотим, но я знал, что это не так. Ей поверили только малыши, но остальные все знали, и, главное, она сама знала, что больше это не повторится. И больше никто и никогда не сможет защитить никого из нас от горя и бед. Всю дорогу домой у меня текли слезы, хотя я об этом не знал. Я просто смотрел и смотрел в окно на темную длинную громадную Косу, которая уходит куда-то в темноту за окнами автобуса. Когда мы переезжали границу заповедника, берега было почти не видно, только море и море со всех сторон. От этого казалось, что Коса отплывает от нас в темноту, уходит туда, где мы только что были и где еще и сейчас продолжаем быть. Мы уезжали в осень, а Коса уплывала в прошедшее лето.

И дождь забарабанил по крыше автобуса, и мне тогда показалось, что я умру в этом автобусе, но не умер. И по правде сказать, никто не умер тогда.

Мы просто пошли по домам.

Май 2011

--">