Юрий Вячеславович Сотник - Дрессировщики

они и отпечатались.

Он вынул платок и тщательно протёр те части лица, на которых среди веснушек синели чернильные цифры.

— Пошли! — сказал он. — Вы, главное, от меня не отходите и ничего не бойтесь.

Сеня отвернул полотнище кулисы и выглянул на сцену.

— Ой! Там Анна Фёдоровна с твоим отцом разговаривает.

Кира и Лёша тоже выглянули из-за кулисы. Недалеко от них медленно прохаживались рядом маленькая, сухонькая учительница и высокий, широкоплечий Иванов.

Заложив руки за спину, слегка покачивая при каждом слове головой, Анна Фёдоровна говорила негромко, но, как всегда, отчётливо и немного отрывисто:

— Рада! Очень рада за тебя, голубчик! Горжусь. Большая честь. Большая честь и большая ответственность. Большие обязанности.

— Слышите? Слышите, как она?.. — прошептал Сеня.

— Н-да! — Учительница помолчала. — Только, дорогой мой, при всех твоих больших обязанностях не следует забывать и другие, не менее важные. Не следует.

— Именно, Анна Фёдоровна? — спросил Иванов своим мягким баском.

— Отойдём в сторону, голубчик! Не хотелось бы затевать сегодня неприятные разговоры, да уж что поделаешь! Ты ведь в школе бываешь раз в три года.

Учительница и инженер остановились в углу сцены, в каком-нибудь метре от ребят.

— Что-нибудь относительно Лёшки, Анна Фёдоровна? — с некоторой тревогой заметил Иванов.

— Именно, дорогой мой! По поводу твоего сына.

Кира и Сеня молча покосились на Лёшу, тот покосился на «журналистов» и тут же отвёл глаза. Уши его покраснели.

— Я слушаю, Анна Фёдоровна!..

— Так вот, дорогой мой, недовольна я твоим сыном. Да, да, недовольна! И тобой недовольна. Позволь уж мне прямо это сказать. Что это такое, голубчик? В пятом классе всё было как будто благополучно, а в шестом после летних каникул ну до того твой Алексей разболтался, просто никакого сладу с ним нет. Начал отставать. Вместо того чтобы подтянуться, выезжает на шпаргалках, обманывает педагогов, своих товарищей. Только вчера пришлось ему третью двойку поставить. Куда это годится?

— Я… я не знал этого, Анна Фёдоровна, — пробормотал Лёшин отец.

— Не знал? — медленно повторила Анна Фёдоровна и продолжала сначала совсем тихо, потом всё громче и горячей: — Не знал? Да какое ты имел право не знать? Ты что вообще думаешь, голубчик? Отдал ребёнка в школу — и можешь снять с себя ответственность за его воспитание? «Не знал»! Мать, как видно, не в силах одна на него повлиять и тоже очень занята, тоже много работает, а отец и носа в школу не покажет! Сын, вместо того чтобы готовить уроки, пишет дома шпаргалки, а отец знать не знает, ведать не ведает! На что это похоже! Я понимаю, конечно, у тебя дела, у тебя нагрузка, может быть, куда больше, чем у других, но позволь мне сказать, что воспитание ребёнка — твой прямой гражданский долг. А мой долг — напомнить тебе об этом. Так-то, дорогой!

Маленькая, седенькая учительница с сердитым видом расхаживала перед высоким, плечистым кандидатом и отчитывала его, а тот стоял, держа руки по швам, весь красный от смущения, и время от времени бормотал:

— Я понимаю, Анна Фёдоровна… сознаю… я займусь этим, Анна Фёдоровна…

Сеня выпустил из рук край полотнища. «Журналисты» с презрением взглянули на Лёшу, а тот растерянным взглядом посмотрел на ребят. Потом он повернулся, крадучись, балансируя на носках, добрался до люка и, не сказав ни слова, исчез в его тёмном отверстии.

Сеня вздохнул:

— Всё! Пошли!

И «журналисты» тоже направились к люку.

Молча все трое пробрались в потёмках к дощатой стенке, перед которой они провели весь вечер, молча улеглись на прежних местах. Наверно, минут десять никто не произносил ни слова, потом Лёша прошептал:

— Слушайте, вы!

— Ну? — отозвался Кира.

— Никому не говорите, что он мой отец. Не скажете?

— Очень нам нужно говорить! — угрюмо сказал Сеня. — Ты сам не проболтайся.

На сцене струнный оркестр старшеклассников заиграл вальс, в освобождённом от скамеек зале закружились пары.

А под сценой царило молчание.

--">