Владислав Анатольевич Бахревский - Морозовская стачка

моему секретарю Федору Адольфиевичу и скажите, что младшую девочку беру я.

— А от меня, — расслабляясь, заулыбался Александр Александрович, — а от меня, Алексей Петрович, скажите Василию Васильевичу, моему гофмаршалу, что я беру старшую.

И царь с царицею, счастливые и очень довольные собою, пошли завтракать.

II

Завтрак был званый. Мария Федоровна поцеловала мужа в холодную щеку и, легкая, счастливая, побежала, как в былые годы, в Копенгагене, в принцессах, одеваться. Александр Александрович, улыбаясь, проводил ее взглядом до дверей и пошел на служебную половину к генералу Черевину, начальнику своей личной охраны.

— Как дела с изобретением? — спросил государь своего благодушного генерала.

— Готово.

— Показывай.

— Оно при мне.

— Не вижу.

— Гляди лучше.

Они были на «ты» со времен Балканской кампании.

— Не вижу.

Черевин довольно захохотал, нагнулся и достал из-за голенища сдавленную с боков фляжку. Государь отвинтил крышку, понюхал, крякнул и вернул фляжку генералу:

— Долей. Сейчас за завтраком и опробуем.

— Государь, сапоги нужны особые. Видите, у меня какие голенища.

— Снимай сапоги.

— Но у меня нога больше.

— Снимай, да поскорее. И чтоб завтра же у меня были «особые» сапоги.

Погогатывая, переобулись. Черевин остался в одних портянках.

— Государь, я ведь тоже на завтрак приглашен.

— Гони адъютанта домой, за другой парой. Чуть припоздаешь. Я за тебя перед Марией Федоровной заступлюсь. Так и быть.

Мария Федоровна явилась перед гостями в русском сарафане а-ля Венецианов, в кокошнике и жемчугах.

— В честь вас, истинно русских людей, патриотов, я распорядилась подать исконно русские кушанья, — объявила Мария Федоровна, объяснив странную сервировку стола.

На завтрак были приглашены очень нужные теперь люди: генерал-губернатор Москвы князь Владимир Андреевич Долгорукий, министр внутренних дел граф Дмитрий Андреевич Толстой, председатель Государственного совета великий князь Михаил Николаевич и генерал Черевин, который почему-то запоздал.

Стол рассекало надвое огромное остроносое блюдо, на котором возлежал трехметровый осетр. Вся остальная еда притулилась вокруг этого великана, не столь приметная с виду, но под такими соленьями, под такими укропами, такая огненно-острая и дремуче-кислая, что не выпить под нее водки было никак невозможно.

— Не побрезгуйте вот этой темной, невзрачной на вид похлебкой, — предупредила Мария Федоровна, — это и есть настоящее русское по-хмель-е.

— Похмелье? — удивился великий князь Михаил Николаевич.

— Похмелье! — торжественно провозгласила Мария Федоровна. — Русские уже забыли, что это была такая утренняя похлебка.

— Мария Федоровна сама готовила, — улыбнулся государь. — По рецептам господина Забелина, нашего историка.

— «Домашний быт русских цариц»! — Граф Толстой недаром когда-то был министром просвещения.

Водку пили из братины, по кругу. Александр Александрович пригубил и передал Михаилу Николаевичу, тот — князю Долгорукому, князь — графу.

Мария Федоровна выпила из хрустальной рюмки, с удовольствием глядя на пирующих мужчин.

Никаких особых проблем на завтраке обсуждать не предусматривали, деловая его часть заключалась в том, чтобы участники чувствовали себя за царским столом по-семейному. Это чувство должно было внести в их деловую жизнь особый личный оттенок.

Россия готовилась к событию совершенно особенному — к коронации. Церемония, шествия, служба в Успенском соборе, освящение храма Христа-спасителя, гуляния и пиры — все это продумано, расписано. Полиция, тайная и явная, заполонила Москву. Указы и манифесты отредактированы. Награды оговорены. Настроения народа известны и учтены. Нигилизму нанесен смертельный удар. И последней точкой в этом постыдном для престола затянувшемся деле, последним погребальным пристанищем станет нигилизму крепость Шлиссельбург. И все же пока до коронации оставалось время, государь использовал его на укрепление своей неприступной позиции, подпирая ее и так и этак, чтобы потом ни в чем не упрекнуть самого же себя.

На русском завтраке не обошлось без щей, каши, великого множества пирогов.

Братина сплотила. Приглашенные на завтрак чувствовали, как шевелится в груди безудержная русская удаль.

— Славно! — радовалась Мария Федоровна. — Александр --">