Александр Степанович Старостин - Красные крылья

бомбами, что ли?

— Можно и с бомбами поговорить, если никто не хочет тебя слушать, — ответил Ширяшкин с грустным видом.

— Блудословие считалось на Светлой Руси большим недостатком, а вы всё болтаете, болтаете. Знаете, почему парашютистам запрещено болтать перед прыжком?

— Почему?

— А потому, что если человек много болтает и храбрится — значит, трусит. Смелые люди спокойны и молчаливы.

— Вот ещё! — обиделся Ширяшкин. — Я не боюсь. Просто неприятно сидеть в железном ящике, по которому стреляют. Ведь если на нас нападут, мы даже не узнаем.

Мама полезла было за пяльцами, да махнула рукой — в бомболюке темно, не повышиваешь. И Санёк сообразил, что она боится.

Загудели моторы.

Пассажиры, сидя кто где, ничего не могли видеть, кроме серых эмалевых стенок ящика с дрожащими переборками и разноцветными проводочками по шпангоутам. Шум стоял такой, что говорить стало невозможно. И потому Ширяшкин больше не рассказывал «случаев из жизни».

Вот куда-то поехали и, наверное, взлетели. А может, как в «случае из жизни», стояли на месте или катались по земле взад-вперёд. Хотя нет, пожалуй, летели — болтало так, что всё внутри подкатывало к горлу.

Санька стало тошнить.

А потом и Ширяшкину сделалось плохо.

Иногда лётчик в окошке поворачивал голову и глядел, что происходит в бомболюке. Он, наверное, догадывался, что пассажиры всё перепачкали.

Нет, никогда бедному Саньку не было так плохо, как в душном бомболюке, где пахло разогретой краской, дымом выхлопа и рыбой.

Отец вытащил из чемодана книжку о насекомыми, разодрал её и стал подтирать пол. То есть закрытые створки. Жуки и бабочки пошли в дело, в том числе и цветной портрет саранчи.

Санёк думал, что умирает. Он, правда, не знал, как это — умирать. Но жизнь стала невыносимой. А самолёт всё болтало и болтало.

ЗАВОДСКОЙ АЭРОДРОМ

И вдруг наступила тишина. Санёк, правда, не очень хорошо понимал, что происходит. Он думал, что умер.

Створки люка стали медленно открываться, и все сошли на землю.

— Дыши, дыши, сынок! — говорил отец. — Сейчас всё будет хорошо. Ведь мы дома, в Москве! Дыши на здоровье.

И Санёк дышал, дышал, и в самом деле ему сделалось лучше.

— Вот видишь, уже улыбается, — сказал отец маме. — Всё будет хорошо. И мы ещё увидим небо в алмазах. Не волнуйся. И не надо плакать. Он — стойкий солдат. Ты ведь солдат?

Санёк от слабости говорить ещё не мог и только кивнул. Отцовы слова доходили до него, как через подушку.

Все стали благодарить лётчиков, прощаться и желать друг другу удачи.

Отец, пожимая руку Ширяшкина, вдруг спросил:

— Скажите, сколько вам лет?

— Скоро будет восемнадцать, — ответил тот солидно.

— О господи! Совсем дитя!

— Вот ещё! — покраснел Ширяшкин. — Никакое не дитя, если призвали. И я поеду дальше.

— Меня военная форма сбила с толку, — пробормотал отец. — Я думал, ты старше, и даже порой злился на твои шуточки.

— Ничего. Я не обижаюсь.

Ширяшкин присел перед Саньком на корточки и протянул руку.

— Жму вашу руку, Степаныч, как солдат солдату.

— Детский сад! — усмехнулся отец. — Чистый детский сад!

— Ну, ещё раз до свидания, товарищи! — сказал Ширяшкин, поднимаясь. — Всего вам доброго. Будьте здоровы и не кашляйте.

— От всей души желаю тебе выжить, — произнёс отец.

— Вам тоже.

А солдатскую смекалку Ширяшкин всё-таки проявил — раздал всю рыбу. И себе взял одного сазанчика.

Санёк глядел на удаляющегося фронтового друга с рыбой, завёрнутой в газету, и махал ему рукой. Тот шёл и рыба в ответ помахивала хвостом. Саньку жалко было расставаться с Ширяшкиным, он чуть не плакал. Неужели никогда в жизни им не доведётся встретиться? Неужели он никогда не пожмёт его руку, как солдат солдату? Вдруг его убьют? Издали он казался совсем маленьким, худым и ушастым. Санёк все махал и махал.

— Детский сад, чистый детский сад! — проговорил отец, глядя на удаляющегося Ширяшкина. Потом повернулся к Саньку и сказал:

— Это, товарищи, и есть завод. Здесь клепают самолёты, а также проводят ремонт авиационной техники. Из алюминиевых отходов штампуют солдатские ложки.

— Значит, мы летели на неисправном самолёте? — спросила мама. — И могли не долететь?

— Могли не долететь и на исправном, — невесело усмехнулся отец. — Да и что теперь об этом толковать! Ведь долетели. Кстати, и тут мы встречались с фашистами. К счастью, это была --">