Виктор Владимирович Лунин - Солдат Яшка, красная рубашка, синие ластовицы (Рассказ)

них толк, а потому скажите свою цену.

— Погодите, — говорит Яшка, — сейчас позову хозяина. Ему нужна такая собака и он даст вам за нее рублей пятьдесят.

— Если прибавит малость, то продадим, — говорит пожилой цыган.

Яшка уходит, а обоз, в ожидании возвращения его, стоит да стоит, и цыгане ведут громкий спор о том, кому принадлежит эта собака. Доходит дело до перебранки. Один говорит, что собака, пристала к нему еще в Киеве, другой утверждает, что он заманил собаку в селе и так далее.

— Что вы тут поставили одров своих, фараоново племя, и орете! Все проходы к лавкам загородили… Отъезжайте прочь, — закричал подошедший к ним купец.

— Не вы ли будете, господин купец, хозяин того самого парня, что у нас собаку торговал? — говорят цыгане, низко кланяясь купцу.

— Какого парня? — спрашивает купец.

— А вот того, что остановил наш обоз от вашей милости. Он сторговал ее за пятьдесят рублей и побежал к вашей милости.

Купец смекнул, что это Яшкины проделки и говорит:

— Ладно, трогайте обоз, подъедем к лавке, там сторгуемся.

Цыгане тронули обоз, который, поравнявшись с лавкою Фомы Семеновича, снова был остановлен тем же маститым купцом, который приказал одному цыгану следовать за собою в лавку. Яшка хотел было бежать, но не успел этого сделать, купец задержал его и спрашивает:

— Этот молодец собаку торговал?

— Кажется, что он, а наверное сказать не могу, — ответил цыган.

Цыган не узнал Яшку потому, что он успел перепачкать себе лицо и подошел к цыгану согнувшись.

— Посмотри хорошенько, — настаивал купец, обращаясь к цыгану.

— Не могу доподлинно сказать, — говорит цыган, переминаясь с ноги на ногу. — Тот был как будто не горбатый как этот парняга.

— Ну я вижу, что это он. Ты ступай себе с Богом, а я расскажу его хозяину про эту проделку и он будет строго наказан.

— А собаку как же? Может-быть вы сами купите ее, милостивец, мы уступочку сделаем, — говорит цыган.

— Убирайся по добру поздорову. Собака твоя никому ненужна, — сурово глядя, говорит цыгану купец.

Пошел цыган, ругая Яшку, а купец действительно сообщил Фоме Семеновичу Яшкину проделку, а тут кстати пришли к нему в лавку и татары жаловаться, что Яшка загнал в их лавку свинью, во время их отлучки, и она перепортила много товару.

Выслушал Фома Семенович всех челобитчиков и приказал своим приказчикам не давать Яшке целые сутки никакой пищи и на ночь запереть его в лавке, а если он наделает там беспорядок с товаром, чтобы об этом ему доложили, и он с ним расправится уж как следует. Яшка преспокойно выслушал Фому Семеновича и даже, отвернувшись от дяди, засмеялся, довольный, что ему не дорого обошлись все жалобы на него. Это взорвало Фому Семеновича, он покраснел от злости и сказал старшему приказчику:

— Завтра ты приведешь его после обедни домой и отвезешь в деревню, где сдашь с рук на руки волостному старшине, а я приготовлю письмо.

С этими словами Фома Семенович видимо раздосадованный, вышел из лавки и придя домой ничего не стал говорить жене о своих намерениях, а только всю остальную част дня и вечер был, как говорится, не в своей тарелке.

На другой день с утра он вышел из дому и вернулся только после обедни, приведя с собою мужичка из той деревни, которая была родиной Яшки. Этот крестьянин пожелал взять Яшку к себе в работники, не видя даже его в глаза, но он полагался на слово Фомы Семеновича, которого знали давным-давно.

В скором времени старший приказчик Фомы Семеновича привел Яшку, сморщившего свою физиономию, что, конечно, разжалобило Марфу Степановну, а дядя оставался непреклонным. Обратясь к супруге, он сказал:

— Покорми там, Марфа, Якова и его будущего хозяина, да собери там все, какое есть имущество Яшки, пусть берет с собою.

— Что же это такое, Фома Семенович? Неужто Яшу в деревню отправляешь? Пропадет он там!

— Я своему слову господин. Изволь делать, что велю. Пора и меру знать…

Со слезами на глазах вышла Марфа Степановна, приказала кухарке дать обед, а сама принялась собирать Яшкины вещи.

Через полчаса крестьянин уже увез Яшку, который хладнокровно расстался с семьею дяди. Но по отъезде его Фоме Семеновичу взгрустнулось. Стал он перебирать в уме своем все проказы племянника, из коих большинство были извинительны и стало ему жаль Яшку, а тут как на грех, супруга его стала ныть, что нужно бы подождать, что Яшка, за --">