Владимир Карпович Железников - Улица Белого Лося

Тушу свет: кто-то идёт по коридору.

* * *

Продолжаю свой рассказ…

Попрощался я с Белым Лосем и отправился в обратный путь. Плавно скользили лыжи по сыпучему, мёрзлому снегу…

Больше я ничего пока вспомнить не могу. Очнулся в палате. Белые стены, белые лица у больных, белые халаты на врачах и сёстрах. За окном белый снег. И лежать как-то неудобно. Только на спине. День, два, три. И, говорят, ещё неизвестно, сколько времени. Посмотрел на ноги — одна, вижу, висит. Пошевелил другой — вроде не шевелится.

— Что у меня с ногой?

— Сильно обморожена, — ответила Ефимовна.

Закрыл глаза… Вижу Белого Лося, прямо на меня идёт. Открыл — доктор. Обмороженную ногу смотрит и качает головой. Ушла.

Стал я припоминать. Помню поляну, Белого Лося. А дальше, что было дальше? А тут ещё нога „висячая“ болит. В горле пересохло. Протянул руку к лицу — зарос, борода колючая. „Эх, — думаю, — давно лежу, если успел так обрасти. Как бы там без меня не начали посёлок строить на старом месте“.

Задремал. И вдруг слышу голос: „Дяденька, что с вами случилось? И валенок один потеряли. Вы же замёрзнете“.

Открыл глаза — снова никого. Нянечка Ефимовна около меня сидит и так жалобно смотрит. И даже это мне вспоминать мешает.

Пришла медицинская сестра. Будет делать мне укол. Витамин с новокаином. А потом глюкозу. Это всё для восстановления моего здоровья. А потом — пенициллин, чтобы поправлялась обмороженная нога.

Смотрю на сестру. Она берёт ампулы с лекарством и стукает их об руку — проверяет, нет ли трещины. Если в стекле трещина, значит, лекарство испортилось. Потом она надпиливает ампулы и ловко обламывает. Набирает лекарство в шприц, выпускает из шприца воздух. Воздух опасен для жизни человека.

Бросаю писать, буду колоться. Целую тебя и маму.

Ваш папка».

* * *

Лежал, лежал, и вдруг, представь себе, всё вспомнил…

Вспомнил, как упал со всего ходу в снежную яму и острую боль в ноге. Очнулся, посмотрел: одна лыжа переломилась, другая целая. Попробовал встать, но тут же упал от боли. В глазах потемнело: снег стал тёмным, деревья чёрными. Тогда, чтобы не потерять сознания, я закричал. На мой крик никто не ответил. Думаю: если не вылезу из ямы, то замёрзну. Снял уцелевшую лыжу с ноги, повернулся на живот и пополз. Трудно было ползти. Снег набивался в рукава куртки и холодил лицо. А потом появился мальчик. У него были узкие глаза и крепко сжатые губы. Рядом с ним стоял лось. Он склонил ко мне морду, шлёпал большими толстыми губами, и струйки пара из его ноздрей грели мне лицо.

— Вам нельзя спать, — сказал мальчик. — А я сейчас.

Он скоро вернулся, в руках у него был валенок.

— Это ваш. Я вам его надену, а то помёрзнете. Я знаю вас, вы со стройки.

Он снял свои лыжи, связал с моей и осторожно перевернул меня на них. Пробирались мы медленно.

Мальчик всё время проваливался глубоко в снег. Он был весь белый от снега: от ног до шапки. Снег примёрз к нему. На воротнике от дыхания у него выросли сосульки, и, когда он делал резкое движение, сосульки отрывались и неслышно падали.

— Ты иди, — сказал я ему, — а я подожду.

Мальчик мне ничего не ответил или я просто не слышал, что он ответил…

Я спросил у Ефимовны, кто меня привёз в больницу. Она мне ответила — рабочий на санях. И стал я подумывать, что про мальчика мне приснилось. Ну как мог, на самом деле, мальчик протащить дядю в восемьдесят килограммов столько километров!

— Чего ты там строчишь? — перебила меня Ефимовна. — Ты лучше о себе подумай. Одна нога переломана, другая обморожена. Докторша из-за тебя совсем извелась, она ведь неопытная.

В крепкую переделку я попал, как видно, и скоро мне не подняться. Болеть плохо и всегда не вовремя.

* * *

Пришла Ефимовна и сказала:

— Гость к вам. Разрешили на десять минут.

«Ну, — думаю, — кто-нибудь со строительства приехал». Обрадовался.