Николай Яковлевич Москвин - Лето летающих

присвистнул от восторга: вот это да!..

— Не туда смотрите! — Графин Стаканыч досадливо, больно прижав мне ухо, повернул мою, а потом и Костину голову. — Прямо глядите!

Прямо против окна у задней стены гостиной стояло четыре обитых темно-зелёным плюшем кресла. Одно из них было не то смешное, не то страшное — ножки его были наполовину укорочены. Будто кресло встало на колени…

— Ну, что-с? Полюбовались? — У столяра гневно поблёскивали глаза. Понравилось?..

3. КРЕСЛО-ЖАБА

И Графин Стаканыч рассказал о том, как сегодня утром генеральша Таисия Тихоновна позвала его, знаменитого краснодеревщика, и сказала, что её кошка Мими за эту зиму так постарела, так ослабла, что уже не может вспрыгивать на кресла, на которых она так любит спать…

— Укороти-ка, голубчик Ефим Степанович, — сказала генеральша, креслам ножки.

И вот он, старый дурак, в совершенно трезвом состоянии, но улещённый и совращённый смирённой просьбой генеральши, принялся за чёрное дело. И для кого? Для толстомордой Мимишки… Но когда отмахнул первому креслу ножки и увидел, что русский ампир, которому цены нет, превратил в жабу, он отказался калечить другие кресла. В сердцах он сказал генеральше:

— Я, матушка-барыня, краснодеревщик, а не мясник-с! Тому что ни скажи — отрубит. А у нас, извиняюсь, совесть есть. Я за такую работу и никаких-с денег не возьму.

— Да как ты смеешь! — вскричала тут генеральша. — Раз я тебе говорю…

Графин Стаканыч здесь уж совсем рассерчал.

— Ну и что же, что говорите! — ответил он. — А придут вот сейчас с прогулки их превосходительство Леонид Алексеевич да и напустятся на меня-с… «Ты что, скажут, старый обалдуй, делаешь! Да как тебе совесть позволяет! Барыня, может, из-за своих Мимишек умом тронулась, а ты-то, друг ситный, бревно стоеросовое, чего смотрел? А ещё краснодеревщик! А ещё мастер!» Да и тут же меня прямым манером — по шее… И правильно сделают-с! Не обращай, подлец, ампир в жабу!

После этих слов Графин Стаканыч был генеральшей изгнан и, значит, лишился заработка в доме, где он его время от времени имел…

К вечеру, когда у калиток появились настоящие слушатели, Графин Стаканыч, побывав уже в заведении Лукьянова, не только охотно пересказывал эту утреннюю историю, но прибавлял и новое: генеральша, размахивая тяжёлой, обсыпанной бриллиантами клюкой, гналась за ним; Мимишка хватала его за икры, а дворник Никита, подлюга, загораживал ему дорогу… Но он всех растолкал, разбросал и чудом спасся.

— Я ещё до самого генерала дойду-с, — говорил он, пыжась и со значительным видом поднимая палец. — Они, конечно, будут на моей правоте… Не посмотрят, что это ихняя супруга.

И тут же, наклонив голову, начинал ехидно-весело, но вместе с тем вежливо кому-то подмигивать — вероятно, отсутствующей генеральше. Но мы видели, что Графину Стаканычу было невесело…

— Уволить могут! — насупясь, сказал Костя, когда мы отошли от столяра.

Я понял, о чём он говорит. В прошлом году его отец, мастер Оружейного завода, был уволен за подпись под каким-то письмом-обращением. Только тогда и было разговору у соседних калиток: «Небратова-то уволили! Сидит теперь сложа руки».

Это выглядело странным. Во-первых, Иван Никанорович не сидел «сложа руки», а целые дни тогда копался в своём палисаднике, чинил забор, крышу. Во-вторых, отец Кости был человек степенный, строгий, с бородой, длинной и аккуратной, как у темноликих апостолов, что виднелись на цветной, с золотом картинке, висевшей в прихожей у Небратовых; движения у Ивана Никаноровича были неторопливы, даже важны. В-третьих, жил он с семьёй в домике, пусть и деревянном, пятиоконном, но над воротами которого висела жестяная табличка:

ДОМ ИВАНА НИКАНОРОВИЧА НЕБРАТОВА

И вот этого длиннобородого, важного домовладельца кто-то взял да и «уволил»! Просто трудно поверить. Известно было, что однажды Лукьянов уволил из своего трактира полового или в лесном складе Бурыгина уволили двух пильщиков и в придачу ещё одну кухарку. Но Иван Никанорович!.. Какое же сравнение! И когда через два месяца его обратно приняли на завод, всё встало на место. Просто, наверно, была ошибка…

Но, видно, за два месяца отцовской безработицы туго пришлось семье, если Костя про Графина Стаканыча сказал хмуро: «Уволить могут…»

— Как же его уволят, — возразил я, — если он к генеральше не нанимался, а его просто так звали?

— Ну, не будут --">