Константин Андреевич Кислов - На узкой тропе (Повесть)

ответил Роман. — Забыл что ли, вчера «Пахтакор» опять проиграл.

— Та-ак, — в раздумье произнес Иргаш, не слушая Ромкиных рассуждений. — Будем называть Душанба, — сказал он.

— Э, правильно! — воскликнул Федя. — Как Робинзон! Помнишь, он в пятницу нашел человека и назвал его Пятница! А мы — в понедельник, и назовем Ду-шан-ба.

Они двинулись в путь. Роман шагал впереди, за ним — пленник. Федя шел сбоку, готовый отразить попытку Душанбы к бегству. Процессию замыкал Иргаш, степенно уговаривающий незнакомца:

— Не подумайте удирать. И не бойтесь, плохого ничего не сделаем. А удирать зачем?.. У нас будет лучше, чем в тугаях. Никто не тронет…

Душанба, видимо, и не собирался удирать. Он послушно шел за Романом, слегка покачиваясь из стороны в сторону. И кричать перестал. Но на вопросы, с которыми к нему обращались то один, то другой мальчуган, не отвечал. Его била дрожь, на губах выступила кровь, в безумных глазах застыли страдание и слезы.

Когда, наконец, ребята, преодолев тугаи, вышли на старую, заброшенную дорогу, Иргаш остановился, поманил пальцем Федю.

— Ты, Звонок, иди к ребятам: нельзя бросать их одних. Соберите все лукошки и тащите домой. Мы с Ромкой тут все сделаем.

— А почему не вместе? — удивился Федя.

— Мы пойдем другой дорогой. На бахчу зайдем…

ДЕДУШКА ТУРГУНБАЙ

У дедушки Тургунбая совершенно белая борода, такие же усы, придающие его лицу мудрость и степенность, приходящие с возрастом. А глаза молодые, как у юноши, светились добротой. Зато ноги «хитрили», как говорил сам дедушка Тургунбай. Сердился он на свои ноги. Но «хитрили» они не всегда — осенью да зимой. Весной же, как только расцветали тюльпаны, а в полдень над степью едва видимо струилась прозрачная дымка, старый Тургунбай собирал в хурджуны нехитрый скарб, навьючивал ишака и отправлялся на колхозную бахчу, к месту службы. А «служба» его — караульщик. Было, однако, и другое занятие у Тургунбая-ата^[2] — он ловил перепелок. Под камышовым навесом, возле его сторожки, целыми днями распевали перепела. А старик сидел на циновке и, прихлебывая душистый кок-чай, наслаждался их пением. Не раз говаривал он своим знакомым: «Э-э, хорошая у меня жизнь, сытая, полезная и веселая. Кокандский Худоярхан так не жил, как живет караульщик Тургунбай Саламов! А за хорошую бедану-певунью каждый тебе говорит спасибо и низко кланяется. Очень хорошо…»

Гости его — ребята, предводительствуемые внуком Иргашем. Они приходят целой гурьбой и живут по два-три дня, а то и больше. Приходят они не только затем, чтобы забрать из-под навеса клетки с перепелками, больше за рассказами о том, как дедушка Тургунбай воевал с басмачами.

И в этот раз, как только залаяла собака, чуя приближение гостей, он уже подумал о новом рассказе. Поднялся, поглядел из-под ладони на дорогу и недоуменно нахмурился. Что такое? Ребята кого-то ведут? Ну, конечно, ведут! И кого?.. Ничего более неожиданного не мог представить старый Тургунбай.

— Аллах милостивый, что делается на белом свете! — воскликнул он.

Но размышлять было некогда: косматый человек, сопровождаемый ребятами, неуверенно шагнул под навес и повалился на циновку. Тургунбай-ата впился в него глазами, и когда их взгляды, точно невзначай, встретились, старик заметно заволновался.

— Ох-хо, сердешный, как тебя жизнь наказала, — вздохнул он и тут же стал куда-то собираться.

— Я сейчас, я быстро, дети мои, — приговаривал он, седлая ишака. — А здесь ничего не случится. Этот пес, хоть и старый, но вполне надежный, он ни одного шакала близко не подпустит к жилищу. Уверен, что и перепелки все будут целы…

Неожиданно для ребят Тургунбай-ата вынес из-под навеса ружье с побитым ложем и, поправив пестрый кушак, сел на ишака. Мальчишки наблюдали за стариком с удивлением. Иргаш, подойдя к деду, тихо спросил:

— Зачем винтовку берете?

— О-о, я хорошо знаю, что делаю.

— На людей он не кидается… Он совсем смирный, даже нас не трогал. Душанбой мы его назвали.

— Это не важно, как вы его называете, я-то уверен, что он не Душанба.

— А кто он?

— Узнаем. Очень скоро узнаем. Сейчас в кишлак нужно идти.

…Они свернули с накатанной дороги и шли по жесткой, ощетинившейся целине.

— Скоро будем в своем кишлаке, — неторопливо говорил Тургунбай-ата, будто хотел кого-то успокоить. — Я знаю самую близкую дорогу… Самую короткую, она --">