Фрида Абрамовна Вигдорова , Татьяна Алексеевна Печерникова - Двенадцать отважных

все упали под пулеметным огнем Карова. Он не давал охране догнать беглецов, но все же врагов было много, и они стреляли из-за угла, из окон и дверей.

И в это время пулемет Карова замолчал.

— Ленту! — крикнул Каров, хватаясь за автомат.

Полищук быстро сменил ленту, но вот беда: фашисты успели поставить в угловом окне тюрьмы пулемет и били сейчас прямо по чердаку. Засвистели пули, посыпались щепки. Правда, освобожденные уже скрылись за углом, но уходить было еще рано, потому что партизаны, прикрывавшие их отход, лежали сейчас у ограды, прижатые к земле шквальным вражеским огнем.

Пули застучали уже по щитку каровского пулемета.

— Ленту! — крикнул Каров, но Полищук не двигался. Каров схватил новую ленту из окоченевшей руки Полищука, и в тот же миг пуля обожгла ему лоб.

— Пора уходить! Идут сюда! — крикнул Сергей.

— Рано.

Враги стреляли уже внизу, у самого дома.

— Уходите, товарищ командир, я останусь.

— Я не уйду. Это мой долг, — ответил Каров, строча из пулемета. По лицу его текла кровь.

И только тогда, когда партизаны все-таки отползли от ограды и скрылись в переулке, Каров сказал:

— Идем!

Вражеские сапоги уже стучали по лестнице. Каров и Сергей бросились через чердак к другому окну и увидели, что дом уже оцеплен фашистами. Сергей кинул вниз гранату, а Каров крикнул: „Прыгай!“ — и направил автомат вниз. Сергей прыгнул, за ним прыгнул Каров. Во дворе были одни убитые. Они бежали по двору, пригнувшись, а над головой свистели пули.

Но на улице они столкнулись с врагами. Каров дал очередь. Кончился диск. Он выхватил маузер и бросился прямо на врагов. Перед самым его лицом сверкнул парабеллум. Каров отскочил в сторону, но пуля вошла ему в правое плечо.

— Врешь, не возьмешь! — гордо крикнул он, перехватив маузер в левую руку. Но фашист уже рухнул, сраженный прикладом Сергеева автомата.

Они вбежали во двор, стреляя и бросая гранаты. Потом перемахнули через забор и помчались к балке. Повсюду слышались выстрелы: это партизаны, отстреливаясь, уходили в лес».

— Вася! До чего же здорово! — воскликнула Оля. — Ну просто замечательно!

— Одно только плохо, — насмешливо сказал Борис. — Каров сделал много, а мы — с гулькин нос.

— Мы делаем все, что нам поручают, — ответила Надя.

— А можем делать больше, — возразил Борис.

— Ну что? Опять ты про налет?

— Конечно.

— Я не знаю, — медленно начала Надя, — может быть, лучше вам и не говорить… Вчера мне мой лазутчик…

— Кто, кто?

— Да Гришка Тимашук, — улыбаясь, повторила Надя, — как всегда, подстерег меня в проулке и сказал, что завтра или послезавтра у них соберутся офицеры. Бедняга он! Стоит, губы дрожат. Все равно, говорит, я жить не останусь. Отец у меня предатель. А я ему: не горюй, дети за отцов не отвечают… Так вот он и рассказал мне, что в их доме собираются фашисты. Отец, говорит, таскает в дом консервы, бутылки. Много, много всего.

— Ну конечно, — вставил Володя Моруженко. — Мюллер хочет этим показать — вы, мол, не думайте, что наши дела плохи! У нас-де все распрекрасно! Мы пируем!

— И вот теперь самое время нам напасть на них, — подхватил Борис. — Подкрадемся к окнам…

— И бах, бах! Трах-тах-тах! Бум! — закричал Цыган. — А потом мы консервы у них захватим.

— Так там же часовые, — сказал Вася.

— Бросьте! — взмолилась Варя. — Бросьте даже и думать. Они перебьют вас — и все.

— Нет, не перебьют! — настаивал Борис. — Мы подождем, пока они перепьются, и окружим дом.

Он говорил уверенно. Видно было, что все это он обдумывал уже не раз.

— Мы пойдем все семеро. Оружие у нас есть — два автомата, две винтовки, три пистолета. Как раз на семь человек. Двое стреляют в часовых, остальные по окнам. Фашисты не успеют опомниться, как будут на том свете.

— Неплохо, — веско сказал Анатолий Прокопенко. — Можно подумать.

— Так я же и говорю, что нужно подумать! Кто какое оружие возьмет… Кто где станет… Кто будет начинать…

— Нужно подумать и о том, — вставил Вася, — что из этого получится.

— Весь народ кровь проливает, о себе не думает, — сказал Толя Погребняк.

— Это правда, Вася, — сказала Надя.

— Мы на них нападем, — горячо продолжал Борис, — потом разбежимся. Гитлеровцы подумают, что партизаны. До сих пор все только мы своих хоронили. Пускай и они своих похоронят.

— А про нас никто не --">