Александр Абрамович Исбах - Красноармейцы

как молодцевато шагали будущие бойцы, некому было слушать наши боевые песни. Только мать одного призывника-москвича все время быстрыми шажками семенила за строем. Старушка всхлипывала, утирала глаза концом теплого платка и жалобно смотрела на нас. А сын ее, будущий наш стенгазетчик, Миронов, шагал, плотно сжав губы, и страшно краснел за свою «несознательную» мать.

Важно выступал наш помкомвзвода, важно болтался на боку помкомвзводовском наган с ремнями и кистями. И с нескрываемым уважением смотрели мы на этот знак командирской власти.

На перекрестке близ Серпуховки продавщица папирос, увидав нас, быстро отобрала несколько пачек папирос и торопливо, молча, начала всовывать в руки призывников. Мы не знали — полагается ли это в строю, или нет. Но помкомвзвода молчал, и мы не хотели обижать добрую женщину.

Город уже просыпался. Сбоку нас бегали мальчишки, кричали: «Новобранцев гонють!», подпевали нашей песне и яростно командовали.

Вот они, те самые стены, то самое здание, где два года будем мы вместе делить наши радости и наши печали!

На дворе нас встречало командование полка. Играл оркестр. Говорил речь бравый командир с двумя орденами Красного знамени, как мы потом узнали, командир полка, и отвечал командиру полка вышедший из строя маленький коренастый парень в кожанке и кубанке, Ваня Фуражкин, будущий наш секретарь ячейки и главный общественник. Говорили недолго. Опять играл оркестр. Стараясь перед лицом командования показать свою выправку и не сбиться с ноги, мы отправились в «загадочный карантин».

Карантин

И тут был посрамлен Капернаут. «Начальник карантина» привел нас к большому казарменному корпусу в глубине двора. Здесь мы впервые услышали и увидели, что такое рапорт. На крыльце карантина стояло несколько человек. Впереди командир — среднего роста, в пенсне, сквозь стекла которого глядели на нас серьезные и задумчивые глаза.

— Смирно! — скомандовал Утин и, приложив руку к козырьку, доложил командиру в пенсне: — Товарищ начальник, команда призывников в количестве восьмидесяти трех человек прибыла в ваше распоряжение.

Восемьдесят три — это были мы. Человек в пенсне был настоящим начальником карантина. Эго был товарищ Диванов, будущий начальник полковой школы.

Начальник карантина сказал всего несколько слов:

— Вы с этого момента красноармейцы. Мы будем учить вас военному делу. Мы ждем от вас самих помощи, сознательности и дисциплины.

Мы не знали, нужно ли отвечать или кричать что-либо. Фуражкин попытался было опять вылезть вперед. А Капернаут одиноко и протяжно закричал «ура».

Перед баней была генеральная стрижка. Руководил стрижкой Утин. С особым вожделением смотрел он на мои буйные вихры и на гигантскую шапку волос Федьки Чернова. Что ни говори, печально было отдавать кровожадной машинке свои волосы. Особенно злорадствовали наши «старички» с преждевременными лысинками на макушке. Им терять было почти нечего.

— Сашка, на память клок возьми, — советовали друзья. Федя Чернов, мрачно взъерошил напоследок свою природную папаху, словно в петлю ринулся под ножницы отделкома Леонтьева.

Были волосы… и нет волос… В бане мы не узнавали друг друга. Казалось, все блестящие шары голов были до точки похожи один на другой. И только черным лесистым островком высилась голова Неливцева. Это была первая неливцевская хитрость, первый трюк Неливцева, ухитрившегося каким-то способом уберечь свои волосы.

В баню пришли в кожанках, пальто, шубах. Из бани вышли настоящими красноармейцами — в шинелях и шлемах. Забыты были утерянные волосы, печаль по дому, тревога и боязнь неизвестного будущего. Все мы почувствовали себя сильнее и мужественнее в этих островерхих шлемах.

Правда, и тут без беды не обошлось. Маленький Дыркин, самый маленький человек в полку, получил шинель в которую с успехом можно было всадить еще одного Дыркина. Наоборот, «старик» Капернаут с сожалением смотрел на свои колени, выпирающие из короткополой шинели…

— Брось, Капернаут, хороша шинелька, что надо, — смеялись ребята. И Капернаут, этот всегда и всем восхищающийся человек, уже соглашался, что шинель действительно хороша.

Так «в новой коже» вернулись мы в карантин. Вечером была первая перекличка.

Вдоль длинного коридора протянулись мы двойной лентой, и Леонтьев, наш «старший» --">