Кристина Гудоните - Дневник плохой девчонки

хотя бы в то, что мама бесконечно тебя любит и желает тебе только добра. Котрина, милая, ну что ж ты так упираешься…

Черт! Вот тут я поняла, что еще немного — и разревусь в три ручья. Ни с того ни с сего! Ну что за несчастье такое! Я чувствовала, как в горле растет комок, а глаза наливаются слезами. Попробовала сглотнуть, часто-часто поморгать, даже за ляжку себя ущипнула, но нет, ни черта это не помогло. О господи, не хватало только, чтобы эта дура увидела меня всю в слезах и соплях! Как же я себя ненавижу за то, что со мной такое случается. Вообще-то это случается нередко, но я позволяю себе пореветь только тогда, когда никто не видит. Даже когда папа по щекам лупит — стою перед ним, как старый индеец по имени Олимпийское Спокойствие, могу еще и горько усмехнуться. Но стоит кому-нибудь начать выжимать из меня слезу — вмиг расклеиваюсь.

Эта садистка, ясен пень, заметила, что со мной делается, но как ни в чем не бывало продолжала давить:

— Я все пойму, Котрина, милая, и все останется между нами. Говори, девочка, спрашивай, поплачь, если хочешь. Только не молчи.

Я поняла, что если и дальше стану молчать, она будет компостировать мне мозги до тех пор, пока я не высохну, как мумия, или не обрасту космами, как снежный человек. Ничего другого не оставалось, пришлось сменить тактику и стать девочкой-лапочкой.

Я закивала и на всякий случай подсунула руки под ляжки, а то психологиня снова к ним потянулась.

— Д-да… п-попробую…

Видно было, что женщина-кошка никуда не спешит и времени у нее вагон: она как-то даже чересчур удобно расположилась в кресле, приготовившись меня слушать. Реветь мне расхотелось, так что я выдала ей самую обаятельную улыбку, какую только могла, и спросила:

— А у н-нас еще м-много в-времени осталось?

Психологиня тоже улыбнулась. Передние зубы у нее чуть выдавались вперед.

— Достаточно.

И тут она принялась задавать дурацкие вопросы, типа, в каких случаях я вдруг начинаю заикаться, и часто ли это на меня находит, и давно ли я заикаюсь, и что мне снится, и всякое такое. Я, понятно, сразу сказала, что заикаюсь очень редко, и незачем из этого проблему раздувать. А вот про то, что иногда заикаюсь нарочно, говорить не стала — ни к чему ей про это знать. Потом она велела рассказать о себе. Ага, прямо разбежалась! Да и как за один раз расскажешь, что с тобой происходило целых пятнадцать лет? Выбрать самое главное? Ну допустим, вот только кто разберется, что в жизни главное, а что нет? Ведь про то, от чего на самом деле балдеешь, словами не рассказать, а вся остальная моя жизнь — галимая скучища: скучные разведенные родители, толстый скучный неродной брат, скучная школа — ну, это у всех. Примерно так я ей и растолковала, но, ясен пень, намного вежливее. Как могла, старалась ей понравиться, лыбилась до ушей, выразительно кивала и молола без умолку: мне казалось, стоит на секунду замолчать — тут же начну заикаться. Зря напрягалась: женщина-кошка, похоже, все равно осталась не очень-то мной довольна.

Потом она выставила меня в приемную и позвала в кабинет маму. Я плюхнулась на диван и стала грызть ноготь на указательном мальце правой руки — это всегда меня успокаивает. Не все сложилось, как хотелось, а почему — не понимаю. Почему вообще так выходит? Когда мне кто-нибудь, вот как сегодня эта женщина-кошка, начинает компостировать мозги, и надо в ответ так сказануть, чтобы мало не показалось, я или начинаю заикаться как ненормальная, или такую фигню мелю, что самой противно, — словом, выгляжу беспросветной идиоткой. Просветление наступает потом: представление закончилось, зрители разошлись, похлопать некому — и вот тогда-то я запоздало начинаю фантазировать, как могло бы быть, если бы да кабы… Что за несчастье! А самое обидное, что перед тем я все так хорошо отрепетировала… Мама говорит, со мной это происходит, потому что я чересчур эмоциональная, все время спешу и не руководствуюсь разумом. Может, так оно и есть?..

В общем, прописала мне психологиня снотворные капли (которые я, само собой, пить не стану), велела наблюдать за собой (придется таскать на уроки зеркальце и все время в него глядеться, чтобы чего-нибудь в себе не прозевать), анализировать свои действия (да я и так анализирую, разве не заметно?), вслух читать тексты (например, ночью, когда все спят, запереться в туалете и орать во все горло «Тракайский замок»^[1], ха!), записывать, что со мной происходит (еще чего!), свои сны и --">