Николай Тимонович Федоров - На аптекарском острове

проснется весь-весь город.

«Ну и хорошо, — почему-то подумал я. — И пусть проснется!»

Я достал из мешка альт и вставил холодный мундштук.

— А что играть?

— Как что? «Амурские волны».

— Я же плохо еще играю. Собьюсь!

— Все равно, — сказал Клочик. — Играй!

И я заиграл. Сначала я старался играть как можно тише. Но постепенно так увлекся, что уже не думал ни о какой осторожности. Звуки весело запрыгали по старым кирпичным стенам, по уснувшим окнам, отдаваясь гулким эхом в длинных подворотнях. Вдруг стало ужасно весело и шумно. И никакой тишины над городом больше не висело. А совершенно довольный Клочик, с горящими глазами лихо притоптывал ногой и даже пытался подпевать!

Потом все понеслось так стремительно быстро, что в голове моей остались лишь отдельные яркие вспышки. В окнах дома вдруг замелькал свет, послышались голоса, лай собак, хлопанье оконных рам. Балконная дверь квартиры Ворожевых с шумом распахнулась и оттуда в зеленом колпаке и в полосатой пижаме выскочил Ленкин дедушка.

— Милиция! — в отчаянии закричал он. — Где милиция?! Первый раз за неделю уснул! Первый раз! Да что же это такое!

А Клочик, сбитый с толку такой каруселью, схватился за аппарат и ослепил дедушку вспышкой. Потом еще раз! И еще!

— Пожар! Горим! — послышались крики из соседнего дома.

Мы кинулись бежать; Позади нас завизжали автомобильные тормоза. Хлопнула желтая дверца с надписью ПМГ-13. Сильные руки милиционеров подхватили нас и повели к машине, на крыше которой бешено крутился темно-синий фонарь.

— Это, что ли, твоя квартира? — спросил сержант.

— Эта, — сказал я.

— Ну так отпирай.

— К-ключа н-нету, — заикаясь, ответил я.

— Что же ты, артист, по ночам гуляешь, а ключа с собой не берешь? — И милиционер нажал кнопку звонка. В нашей тихой, вежливой квартире он прозвучал как сигнал тревоги.

Послышались голоса, шарканье ног, и в дверях появились встревоженные лица моих родителей.

— Боже, что случилось? — всплеснула мама руками.

— Ваш мальчик? — строго спросил милиционер.

— Наш, — сказал папа.

— Непорядок, товарищи родители. Форменное, скажу, безобразие. Разгуливает по ночам с духовым инструментом, общественный порядок нарушает. Шутка ли, целый дом разбудил! Надо бы протокол составить. Но, учитывая малый возраст задержанного, ограничимся предупреждением. А вообще, я бы на вашем месте выдрал бы его хорошенько.

— Но он же был дома?! — воскликнула мама. — Он спал!

— Спал да встал, — усмехнулся милиционер. — И в окошко, на свежий воздух. А там уже его дружок поджидал с фотоаппаратом и лампой-вспышкой. Так что советую вам хорошенько во всем разобраться.

Милиционер козырнул и вышел.

— Чтобы я больше в доме этой иерихонской трубы не видела! — закричала мама. — Или я — или труба!

Мама бросилась на кухню, но споткнулась о зеленый мешок и чуть не упала. Она пнула мешок ногой и крикнула:

— Вот твое мерзкое воспитание! Хоть бы ты поскорей уехал!

— Не беспокойся, — сказал папа. — Через три дня уеду.

— Господи, неужели я доживу до этого счастливого дня, — сказала мама и заплакала.

— Алексей, в чем дело? — спросил папа сухим и каким-то совершенно чужим голосом.

Я молчал.

— Если ты сейчас не объяснишь, то я… Я начну относиться к тебе по-другому.

И в этот момент я вдруг понял, что я не должен молчать. Что молчать я не имею права. И я рассказал им все. И про Графиню, и про фотографию Ленкиного дедушки, которая лежит у нее в альбоме, и про свидание века. Я рассказал им про Клочика, так мечтавшего научиться играть на трубе, и про трубадуров, исполнявших свои приветственные серенады под балконами возлюбленных. Я рассказал им даже про то, как далекой весной тысяча девятьсот семнадцатого года военный оркестр играл «Амурские волны» на выпускном вечере в гимназии у Клавдии Александровны Веревкиной. Потом я лежал на кровати с открытыми глазами и смотрел в потолок. Рядом дремал альт, свернувшись калачиком. Почему-то мне вспомнился Ботанический сад, белый куст азалий, вороны на талом снегу. Я вспомнил старика, который рассказывал мне про аптекарский огород, про Петра Первого, про цветы… Как это он еще тогда сказал: красота спасет мир…

Я лежал и не мог уснуть, а в комнате родителей все горел и горел свет.

Глава 15. Красота спасет мир

Утром я стоял на стрелке у Ростральных колонн и ждал --">