Зента Эрнестовна Эргле - Операция "Бидон"

больше не хочет с мальчишками играть.

Я перевернул следующую станицу дневника.

«7 декабря.

Какое счастье, я снова вижу! Наши парни в одном городе захватили все запасы очков в аптеке. Немного странное ощущение, кажется, что на носу сидит что-то лишнее, но ничего, привыкну. Главное, снова могу быть полезным».

На костер дружбы пришло огромное количество людей — все Межвидские школьники, их родители, учителя, колхозники.

— Детка! — хозяйка «Калнабрикщней» бросилась на шею Калныне, и они обе расплакались. — Как давно не видались. Я на одном конце леса, ты — на другом.

Выяснилось, что хозяйка «Калнабрикшней» спрятала от фашистов дочку убитого лесника, а потом воспитала ее, дала ей образование.

Гости рассматривали добытые документы и знамя. Отец Илмара показывал всем фотографию какого-то совсем юного парня и уверял, что это он. Никакого сходства, скорее похож на Илмара.

А когда стемнело, двор превратился в большой кинозал под открытым небом.

Оператор Вейс весь сиял — снятый во время войны фильм сохранился неповрежденным.

На экране появился партизанский лагерь. Время словно возвратилось на четверть века назад, и мы стали свидетелями партизанской жизни.

На раскидистой ели надпись: «Парикмахерская». Молодой парень, перекинув через руку полотенце, внимательно осматривает какого-то бородача. Две девушки, засучив по локоть рукава, стирают белье и весело смеются. Одна из них, сложив пальцы в кружок, подула, и в воздух полетели мыльные пузыри. Ее личико с мелкими чертами и огромными глазами кажется мне знакомым. (Вот болван, не узнал собственную маму!)

Над костром висит большой котел, от него идет пар. Мальчик моего возраста подложил дров и большой поварешкой помешивает варево. Маленький лохматый песик к чему-то принюхивается, облизываясь.

Партизанский строй. Почти все одеты кто во что, только на немногих красноармейская форма. Командир партизанской бригады привез ордена и медали за геройство.

Крупным планом лица партизан. На них — радость и удовлетворение — и они тоже вносят свой вклад в борьбу за освобождение Родины.

Из строя выходит, немного прихрамывая, высокий человек в очках. Это мой отец. Командир бригады обнимает и пришпиливает к его гимнастерке орден Красной Звезды, тот самый, который на портрете отца над моей кроватью.

Раннее утро. Мужчины, усевшись в кружок, чистят винтовки и о чем-то говорят. С ночного задания возвратились разведчики, они привели с собой пленного — фашистского офицера.

— Дрожал он от страха, как осиновый лист на ветру, — вспоминал Янсон. — Вместо своего хвастливого «Хайль Гитлер!» еле-еле выдавил из себя «Гитлер капут». Чтобы спасти свою шкуру, он рассказал все, что только знал. Выяснилось, что кто-то сообщил местонахождение нашего лагеря, и на нас уже на следующий день готовилось большое нападение.

На экране — эвакуация лагеря. Мужчины укладывают вещи в мешки, складывают в ящики снаряды. Мальчик обвязал шею собаки веревкой.

Все-таки здорово повезло этому парню — в такое интересное время пожить, да еще в партизанском лагере!

Как пушистые комочки взрываются артиллерийские снаряды. Из леса выползли танки, маленькие, точно спичечные коробки.

Они подходят все ближе и ближе, становятся все больше и больше и, наконец, закрывают весь экран. Один прошел, казалось, прямо над нами.

— Ой! — вскрикнула Расминя.

Здесь фильм неожиданно прервался.

— Кончилась пленка, — будто оправдываясь, сказал Вейс.

Ужасно жалко, на самом интересном месте.

— А что было дальше?

— Чтобы обмануть фашистов, на месте нашего лагеря мы разожгли костры, навалили в огонь старых пней, чтобы они дымили до следующего дня, а сами отступили на более выгодные позиции. Эти, знай себе, палят и палят по пустому лагерю, аж воздух дрожал.

А на следующий день был самый большой бой в истории партизанского отряда «Звайгзне». Нас было всего около двухсот, а фашистов, по крайней мере, в десять раз больше. Мы укрепились в лесу. Впереди — открытое поле, фашистские цепи, как на ладони. Укладываем одну — идет следующая. И так вот семнадцать атак, одна за другой. Комиссар предупредил: последнюю гранату или пулю — для себя, живыми в руки фашистам не даваться! На счастье стемнело. Командир приказал уходить маленькими группами. Фашисты потеряли в этом бою около ста тридцати человек убитыми и двух сотен ранеными, а мы — только двадцать.

В --">