Виктор Васильевич Лихачев - Возвращение на Мару

более когда вместо «что» на самом деле звучит «чё».

Во мне закипает злость. В глубине души понимаю, что вызвана она даже не словами, а самим фактом появления незнакомого мужчины на пороге моей квартиры, но все равно не сдерживаюсь:

— Шоколада. А еще Елену Александровну Корнилову. Вы меня очень обяжете, если позовете ее.

Мужчина, напоминавший своим видом Гоблина из книги Толкиена, еще не успел мне ответить, как за его спиной я увидел вышедшую в прихожую белокурую девчушку с васильковыми глазами. Наши взгляды встретились.

— Машенька?

— Папа, приехал! — И вот она уже мчится ко мне, проскочив под рукой мужчины, державшего дверь. Я не успел снять рюкзак, а дочь уже повисла на моей шее.

— Я же мокрый весь, мокрый, — только и удалось мне произнести в тот момент.

Машины волосы пахли ромашкой. По моим щекам текли слезы: мои — горькие и ее — самые родные для меня слезы. В этот момент мне уже было абсолютно все равно, кем приходится этот Гоблин Лене и что он в такой поздний час делает у меня дома. Время разобраться во всем у меня было. Самое главное — я вернулся.

Глава 2.

1.

Признаюсь честно: не помню почти ничего, что происходило после. Много позже, когда Маша покажет мне свой дневник, который она с пунктуальностью добросовестной отличницы и серьезностью начинающего литератора вела в тайне от всех, я смогу восстановить в памяти подробности того вечера: кто что говорил, кто и как молчал… Дочь утверждает, будто мы с ней стояли обнявшись в коридоре несколько минут, а Лена… Впрочем, какое имеет значение, что тогда говорил Рогозин и думала, схватившись за сердце, Лена. По глазам жены я понял, что прощен. Но когда после всего этого сумасшествия мы остались с ней одни, она произнесла:

— Не прошло и три года…

— Два года, семь месяцев и девять дней. Прости.

— И все? Больше ничего не хочешь сказать?

— Хочу, но не сейчас. Устал смертельно… Впрочем, нет. Скажу сейчас: дурак я, самый настоящий дурак.

— Это точно. Ты же ведь не на заработки тогда поехал, верно? Я, правда, это поняла, когда мне на работе сказали, что ты ко мне заходил, когда …

— Когда ты в скверике с Беккером целовалась.

— Прощалась. А отчего не добавил, как обычно: «со своим»?

— Он не твой, я это понял.

— Только спустя два года, семь месяцев и девять дней?

— Можешь считать, что так. Хотя, думаю, меня тогда тоже можно было понять: я иду к жене с цветами, счастливый, как влюбленный мальчишка…

— Кстати, Корнилов, а в честь чего ты мне цветы нес?

— А просто так. Душа вот взяла и захотела сделать это. И вообще, если женщина не получала цветы просто так, без повода, значит ее никто не любил. Мне так кажется.

— Так ведь я их тогда тоже не получила. От тебя.

— Правильно. Я к ней на крыльях, а она… прощается.

— И твоя душа расхотела дарить мне цветы?

Я ничего не ответил. В комнате наступила та тишина, после которой решаются судьбы людей. Двое молчат, они еще не произнесли ни слова. Еще можно все поправить, но можно и погубить. Это решит первое слово. Его сказала Лена.

— Прости, — тихо и просто произнесла она. — Я причинила тебе боль… Но, поверь, не хотела…

Я подошел к жене и указательным пальцем дотронулся до ее губ.

— Все. Давай забудем об этом. И в первую очередь о нашем Беккере, дай Бог ему здоровья и процветания в его Фатерлянде.

Елена открыла глаза и грустно улыбнулась:

— Не получится, Коленька. По крайней мере, еще год.

У меня вдруг упало сердце. Я только и мог, что вымолвить:

— Рассказывай.

— Хорошо, — ответила жена, взяв меня за руку. Лена, видимо, почувствовала мое состояние. — Только ничего страшного не произошло…

Когда ее рассказ закончился, я понял уже в который раз, что в этом мире ничего случайного не происходит. Что есть некие знаки, которые посылаются свыше для нашей помощи или для прояснения нашего духовного состояния. Знаки эти, словно буквы в алфавите: научишься их понимать, овладеешь искусством соединять их в «слова» — и тебе не то чтобы легче и проще будет жить, нет, ты получишь нечто большее. У тебя будет дар «видеть» то, что другим не дано, видеть внутренним, сердечным зрением, схватывая за внешним, часто наносным, суть вещей и смысл бытия.

Чтобы понять, как мне дороги жена и дочь, мне пришлось почти на три года уйти из дома. И даже не уйти, а бежать, словно раненому --">