Эсфирь Яковлевна Цюрупа - А у нас во дворе…

дело на земле.

И уже много лет учит он ребят в ПТУ своей профессии — изоляторы крепить, провода укладывать на железные плечи мачт. Высота коварна, неумёхам ни одной промашки не простит. Всё надо предусмотреть заранее: инструмент разложи, чтоб был под рукой, ремень безопасности пристегни. Он учит завтрашних высотников в классах и мастерских, на земле. Но когда начинается практика и влезают они на столбы и мачты, не он, а другой, молодой наставник, работает с ними на высоте.

— Наш Василий Игнатьевич остаётся на земле, как орёл с подбитыми крыльями, — говорила бабушка Ариадны. Очень она уважала Василия Игнатьевича.

Его уважали все жители их дома и потому сообща избрали председателем домового комитета. Знали, что он человек справедливый, никаких непорядков не потерпит. Возвращался Василий Игнатьевич из училища рано, и тут начиналась у него вторая работа: все заботы жильцов были его заботами.

Сейчас, когда он прошагал наверх, мама Родиона сказала:

— Ну, теперь лифт будет.

Но не успел председатель добраться до нужного этажа, как снова раздалось: «А я хоту-у!», тотчас хлопнула дверь лифта, и он с тихим жужжанием пришёл на этаж Родиона.

Дверь открылась. В лифте приехал шкаф. Рядом стояла девочка. Растрёпанные косицы торчали из-под мехового капора. Она заявила:

— Я сама привела лифт! Одну меня он не везёт: я лёгкая, а со шкафом повёз. Как его вставили, пошли за другими вещами, я в кабину и уехала!..

Она улыбнулась во весь рот, в нём вместо выпавших молочных зубов, уже росли два новых, широких, как лопаты.

— И не стыдно? — спросила мама Родиона. — Ты людей обманула!

— Мы быстро! — затрясла косичками Ариадна, и они совсем растрепались. Ариадна поправила их. — Они сами растрёпываются. У меня, как у мамы, кудряшки упрямые, из-за них даже капор на макушку съезжает.

Мама Родиона рассмеялась:

— Ох, если бы только кудряшки были упрямые…

Они ввезли коляску в лифт, нажали цифру «1» и поехали вниз.

Во дворе стоял огромный крытый грузовик, в него грузили мебель. Грузчик заглянул в коляску, увидал два розовых носика.

— Двойняшки! Одинаковые! — улыбнулся он.

— И совсем не одинаковые, — обиделась Ариадна. — Тиля соску сосёт, а Филя выплёвывает!

Родион терпеть не мог всяких споров, он потащил Некотуху за собой, и они повезли малышей на детскую площадку.

Площадка близко от их дома. Выйдешь со двора на улицу, повернёшь по своему тротуару налево, минуешь шесть домов, и вот она — детская площадка. Тут на притоптанном снегу всё крутилось, качалось, скрипело: карусели, качели, качалки.

Пока Родион смотрел, куда поставить коляску, Ариадна взобралась на деревянную горку, оттеснила ребят и на корточках съехала вниз. Вскочив, влезла на трапецию, повисла:

— А я вон куда залезла!

Из игровой избушки высунулся Витька Воробьёв, по прозвищу Балабол. Он жил в соседнем с Родионом подъезде и учился уже в третьем классе.

— Ну и что-о? — спросил он скучным голосом.

«Всегда он своим «ну и что?» людям настроение портит», — подумал Родион. Но Ариадне никто настроения не испортил. Она пела:

— А я выше все-е-ех! — и махала ногами, пока валенок не слетел с ноги. — А я босая! — похвасталась она.

Нога была не босая, а в пушистом носке, но всё равно нельзя же было ступить ею в снег. Родион сунул Некотухину ногу в валенок.

— Эй ты, нянька, нянька! — заорал из оконца Балабол. От пронзительного крика двойняшки заворочались, личики у них сморщились и они дружно заревели.

Это уж известно: дружно они только ревут. В остальном — несхожие. Филя — худенький, вертун, то и дело улыбается беззубым ртом — всем, кто заглянет в коляску. Соску он не признает, выплёвывает. А Тиля-толстяк соску посасывает сосредоточенно. Каждого, кто склонится к коляске, рассматривает долго и серьёзно. Папа называет его «исследователем».

Родион сунул в их ревущие рты соски с голубыми колечками, они зачмокали и заснули. Тиля с соской, у Фили соска на подушке.

Родион огляделся: где же Ариадна?

Тут из избушки выскочил Балабол, его шапка вылетела вслед за ним. На бегу он нахлобучил её на голову. А из дверцы победно вышла Ариадна. --">