Крис Пристли - Страшные истории дядюшки Монтегю

приближались и никогда со мной не заговаривали. Только молча стояли в лесном полумраке. Они, без всякого сомнения, старались меня напугать, и это у них получалось. Но я тщательно скрывал страх и, притворившись, будто не обращаю на них внимания, продолжал путь.

Весь луг густо и неровно зарос высокой травой с вкраплениями побуревших сухих головок чертополоха, ворсянки и купыря. По дороге к воротам сада мне попалась полоска примятой травы. Пересекая ее, я уловил какое-то копошение в гуще травы и решил, что это, должно быть, кролики или фазаны. У ворот в сад я, как делал это каждый раз, немного помедлил и окинул взглядом дом. Он стоял на небольшом пригорке, как часто стоят церкви, и при этом в окружавшем его, обнесенном стеной саде было что-то от кладбища, а сам дом с его стрельчатыми готическими окнами, шпилями и ажурной каменной резьбой отдаленно походил на церковь. Ворота нуждались в смазке не меньше калитки между лесом и лугом, а засов был таким тяжелым, что моих детских сил едва хватило на то, чтобы его поднять; ледяной, мокрый металл засова холодом обжег мне пальцы до самых костей.

Повернувшись запереть за собою ворота, я, как всегда, посмотрел в сторону родительского дома и подивился, как так получается, что его совсем не видно за деревьями, и почему в исключительной тишине этого места сразу кажется, будто на многие мили вокруг нет ни единой живой души.

От ворот до дядюшкиной двери тропинка шла по лужайке мимо странного сборища фигурных кустов. Не приходилось сомневаться, что некогда эти массивные тисы были пострижены в виде привычных всем конусов и птиц, но уже несколько лет росли на свободе, предоставленные самим себе. Теперь эти одичавшие кусты зловеще обступали дом, приглашая воображение углядеть в своих бесформенных очертаниях подобие клыков, тень кожистого крыла, намек на коготь или глаз.

Разумеется, я понимал, что это всего лишь кусты, однако, к своему стыду, всегда старался как можно быстрее их миновать и, уже стоя у порога, никогда не оглядывался назад. Дядюшку о своем появлении я извещал, ударяя по двери тяжелым медным кольцом, которое свисало из пасти причудливого существа, чья позеленевшая медная физиономия, казалось, застыла в процессе превращения изо льва в человека.

После привычного мучительно долгого ожидания, когда я уже был готов еще раз ударить кольцом, дверь распахнулась, а за ней, как всегда, со свечою в руках стоял дядюшка Монтегю. Он улыбался и приветливо кивал головой.

– Не стой на стуже, Эдгар, – сказал он. – Входи, юноша. Входи же.

Я вошел, но, по правде говоря, разницы в температуре между улицей и дядюшкиной прихожей почти не заметил. Даже если она и была, то, я бы сказал, в пользу улицы, потому что никогда ни в одном помещении мне не бывало так холодно, как в доме у дядюшки Монтегю. Готов поклясться, однажды я даже видел на перилах лестницы иней.

Дядюшка повернулся и пошел по выложенному камнем коридору. Я с преданностью мотылька устремился за дрожащим огоньком свечи. Это было одно из чудачеств моего дядюшки: явно не нуждаясь в деньгах, он принципиально не заводил у себя ни электрического, ни, на худой конец, газового освещения и освещал свое жилище – причем весьма скупо – исключительно восковыми свечами. От этого по пути к дядюшкиному кабинету мне приходилось порядком понервничать: я понимал, конечно, что бояться здесь нечего, и тем не менее изо всех сил старался не потерять из виду его спину и огонек свечи и ненароком не остаться одному в тревожной темноте.

Не добавляли мне уверенности в себе и гротескные тени, которые отбрасывало на стены пламя дядюшкиной свечи, пляшущее на вечно гулявших в его доме сквозняках. Тени скакали и кривлялись, отчего возникало не самое приятное ощущение, будто они, зажив своей собственной жизнью, норовят улизнуть со стены и спрятаться под мебелью или затаиться в темных углах под потолком.

Преодолев гораздо большее расстояние, чем можно было ожидать от дядюшкиного дома, если судить о его размерах снаружи, мы оказались в кабинете – просторной комнате с полками по стенам, уставленными книгами и диковинными сувенирами из дальних странствий. Стены были сплошь увешаны гравюрами и картинами; тяжелые шторы скрывали от глаз окна со свинцовым переплетом. За окнами стоял белый день, но солнечного света в кабинет проникало не больше, чем в глубину пещеры.

Пол кабинета покрывал толстый персидский ковер, в рисунке которого преобладал багровый --">