Иэн Сэнсом - Бумага. О самом хрупком и вечном материале

продолжат писать после ее исчезновения из обихода. Так же и книги – они, папирусные и пергаментные, существовали до бумаги и никуда не денутся после нее.

“Элегия о бумаге” – не про книги, хотя они, безусловно, занимают гораздо большее место в нашей жизни, чем любое другое бумажное изделие. Она и не о производстве бумаги, при том что тема эта весьма обширна и увлекательна. “Элегия о бумаге” – это скорее попытка показать, как и почему человек настолько прочно сроднился, сросся с бумагой, что стал фактически неотделим от нее.

Ведь все значимое, что происходит с нами в жизни, происходит на бумаге. Без бумаги мы никто. Мы появляемся на свет и получаем свидетельство о рождении. По ходу учебы число всяческих свидетельств растет, потом мы получаем свидетельство, когда женимся, еще одно – когда разводимся, когда покупаем дом, когда умираем. Мы рождаемся людьми, но тут же и навсегда облекаемся в бумагу, она становится частью нас, нашей второй кожей. Без нее мы ни шагу: она для нас – поле деятельности, компаньон во всех наших предприятиях, ключ к пониманию прошлого. Что служит нам источником знаний о далеком прошлом? Письменные памятники. И еще памятники архитектуры – но архитектура, опять же, всегда сильно зависела от бумаги. Всегда, как в известной игре, “бумага заворачивает камень”.

“Элегия о бумаге” – это дань нашим связанным с бумагой переживаниям, нашей светлой тоске по ее прошлому: по увесистой вещности былой писчей бумаги, по обветшавшим до дыр ярким постерам из нашей идеалистической юности, по все умаляющимся в числе клочкам и обрывкам бумаги, запечатлевшим биографию – нашу общую и каждого из нас по отдельности. Главная тема книги – парадоксальная природа бумаги, невероятное разнообразие способов ее использования, ее невообразимая разносторонность и универсальность как носителя смыслов.

Посмотрите: лист бумаги с одинаковой легкостью оказывается как величайшей драгоценностью – рисунком, например, или рукописью, – так и обычным мусором. Радостная весть и мрачная новость – то и другое приносит нам текст на бумаге, буквы на ней могут сложиться и в любовное письмо, и в прощальную записку самоубийцы. Бумага полностью отвечает нуждам коммуникации, но не мышления – записанные слова либо предшествуют мысли, либо фиксируют ее результат. Она служит своего рода внешней памятью, и на нее же записывают то, чем не хочется забивать голову. Бумага эфемерна и очень даже материальна, она то легко разрушается, то сохраняется на протяжении долгих веков. (Историям о погибших манускриптах нет числа: так, первый том “Французской революции” Томаса Карлайла пустила на растопку его служанка; Томас Де Квинси не смог спасти из огня подготовительные записи к “Исповеди англичанина, любителя опиума”, когда “искра свечного пламени скользнула в кипу бумаг на столе в спальне”; у Теннисона из рваного кармана пальто выпала где-то на улице рукопись сборника “Стихотворения, главным образом лирические”.) Бумага крайне податлива, но об нее же можно до крови порезаться. Она недолговечна и бессмертна. (См. у Байрона в “Дон Жуане”: “Как странно поступают небеса / С людьми: клочок бумаги малоценной / Переживет поэта непременно!”^[4])

Все и ничто в одно и то же время – в этом смысле она представляет собой идеальный макгаффин^[5], нечто, что волшебным образом позволяет нам взглянуть в себя, ведет от повседневных видимостей к воображаемым мирам и где-то в недрах этих миров подводит к порогу, за которым, по выражению Анри Бергсона, слышится “непрестанный рокот жизненных глубин”.

И, знаете, какое из свойств бумаги кажется мне самым замечательным? В чем заключается главное ее волшебство? А в том, что она позволяет нам быть там, где нас на самом деле нет – или, на худой конец, создает видимость нашего там присутствия. Бумага упраздняет расстояния в пространстве и времени. Сейчас, прямо в данный момент я обращаюсь к вам посредством бумаги. Вы меня не видите и не слышите. И вообще, меня, может быть, уже нету в живых. Но я записал нечто на бумаге, и вы это нечто терпеливо читаете – из этого рождается иллюзия моего с вами общения через запечатленный на бумажном листе голос, в котором растворена моя личность. На бумаге я воплощаю свое “я”, раскрываюсь и самоустраняюсь. Бумага позволяет рассмотреть меня как на ладони, и она же снабжает меня лучшим на свете камуфляжем. В романе Уильяма Голдинга “Свободное падение” (Free Fall, 1959) --">