Владимир Ильич Порудоминский - А рассказать тебе сказку?..

Московские адреса звучали в то время неточно и замысловато — «близ», «возле», «не доходя»; их легко понимали только извозчики и почтальоны. Москвичи шутили: «За Яузой на Арбате, на Петровке, не доходя Покровки, за Серпуховскими воротами, позади Якиманской, в Кожевниках, прошедши Котельников, в Гончарах на Трех горах, на Лубянке, на самой Полянке».

Но Афанасьева найти в Москве но сложно. От Покровских ворот спустимся крутым переулком к Ивановскому монастырю, отыщем дом Главного архива Министерства иностранных дел.

Адрес всем хорошо известный. Афанасьев, подходя к дверям своей казенной квартиры, всегда бормочет по привычке:

Архивны юноши толпою

На Таню чопорно глядят…

При Пушкине в архиве служили молодые люди «из хороших семей» — «архивны юноши». Старики жаловались, что юноши в архиве «балуются», не привыкают к труду.

Теперь, тридцать лет спустя, в архиве сидят опытные, степенные чиновники. Молодые люди не мудрствуют над философскими теориями, над переводами крамольных европейских сочинителей. Просто служат. Некоторые, правда, успевают еще после службы заняться делом. Коллежский асессор Афанасьев, например, — начальник отделения и к тому же известный литератор.

Афанасьев положил начало делу, которым прежде никто по-настоящему не занимался: 27 августа 1855 года он сообщил ученому другу, что на днях отдает в типографию первый выпуск народных сказок.

…28 августа, в канун дня «усекновения главы» Иоанна-крестителя, у стен Ивановского монастыря, прямо возле двери афанасьевского дома, открывалась — ярмарка. Евангелие рассказывает о пророке Иоанне, которому царь Ирод приказал отрубить голову. День «усекновения главы» почитался праздником, однако полагалось соблюдать строгий пост. В народе праздник называли «Иваном постным».

На «Ивана постного» приезжали в Москву крестьянки продавать шерсть. Холсты продавали и весной, и летом; шерсть берегли до осени (долгими осенними вечерами женщины в московских домах сядут вязать теплые вещи на зиму). Ярмарку называли «бабьей», еще — «шерстяной». Бойкие торгаши скупали у крестьянок товар мешками, тотчас после ярмарки отправлялись по городским дворам — сбывали шерсть втридорога.

Веселье на «бабьей ярмарке» начиналось в самый день «усекновения главы», 29 августа, после обедни, которую служили в церкви Ивановского монастыря. На площади чуть ниже монастырских ворот разбивали белые парусинные палатки под трактиры, устраивали карусели и качели, сколачивали небольшие деревянные балаганы. Сновали по площади сбитенщики и квасники, лотошники с калачами и сайками, торговцы икрой и соленой рыбой. В день праздника, по случаю поста, взамен рыбы носили между рядами мед в сотах, гречишники, овсяный и гороховый кисели. Вдоль монастырской ограды стояли возы с яблоками, орехами, репой и морковью.

В дни ярмарки Афанасьев, должно быть, выходил из дому, шел потолкаться в толпе, послушать прибаутки торговцев, взглянуть, если повезет, на походную «комедь», разыгранную тут же, на свободном пятачке, бродячими артистами.

— А что, староста, хороший у наших мужиков урожай?

— Хороший, боярин-батюшко. Колос от колоса — не слышно человеческого голоса, сноп от снопа — столбовая верста, копна от копны — день езды, тихо едешь — два проедешь…

Пойдем вместе с Афанасьевым по «шерстяной ярмарке» 1855 года.

Это не просто. Бродить, как бродят по ярмарке люди безо всякого дела, он не умеет, не умеет беспечно глядеть по сторонам. Торопливо, будто его подгоняет что-то, он движется от ряда к ряду и смотрит, словно напряженно кого-то высматривает.

Крестьянки суетятся возле продавцов, тут же тратят вырученные за шерсть деньги. Пестрыми ворохами манят разноцветные ситцы; стоят на прилавках высокие башмаки и нарядные коты с красною оторочкою; режет глаз золоченая посуда; и уж вовсе невозможно отойти от лотков с блестящими сережками, серебряными колечками, яркими шелковыми лентами, медными наперстками. Мужиков тянет в трактиры, в питейные дома.

Бегут по кругу расписные деревянные коняги каруселей, лодки качелей взлетают до самого неба.