Соломон Владимирович Смоляницкий - Три века Яна Амоса Коменского

большая комната в их доме в Угерском Броде, где вечерами за длинным дубовым столом собиралась вся семья; за окнами темнеет, отец зажигает и ставит ближе к себе светильник, бережно открывает старинную книгу в потемневшем от времени кожаном переплете. Он читает, а по его лицу пробегают отблески пламени светильника, за спиной на стене ломается нескладная тень...

О начальной школе в Угерском Броде вспоминать не хотелось, ничего, кроме страха, она не оставила по себе. Да и другая школа, которую он урывками один сезон посещал, живя у тети в Стражнице, была не лучше: та же бессмысленная зубрежка, та же беспросветность и страх. Стоило появиться на пороге холодной классной комнаты пану учителю с линейкой в правой руке, как все, что они хором повторяли прошлый раз, мигом вылетало из головы. Обучались они, разновозрастные подростки, чтению, письму, счету, но чаще всего пан учитель распевал с ними псалмы. А когда, прервав пение, он подходил к какому-нибудь ученику, у того невольно голова втягивалась в плечи: обязательно дернет за ухо или ударит линейкой. Вскрики, плач то и дело врывались в нестройный гул голосов, когда они вслух учили какое-то место из учебника. Позже Ян Амос пытался последовательно воспроизвести хотя бы один урок, но так и не мог: все словно тонуло в вязком тумане...

В Стражнице Ян Амос вспоминал свои разговоры с отцом. Мир вокруг был полон тайн — так хотелось их разгадать, узнать обо всем, что его окружает. Куда улетают осенью птицы? Откуда берется дождь? Молния? Гром? Что происходит с деревьями, когда они каждую весну одеваются новой листвой? А как живут люди — почему одни пребывают в радости и довольстве, а другие в бедности, горести? Отец охотно отвечал на многие его вопросы (вот если бы так в школе!), но случалось, что и он, вздыхая, говорил: «Не знаю, сынок, так уж повелось от века. Одно запомни: будь справедливым и люби правду, как завещал нам магистр Ян Гус,^[3] честно трудись, помогай людям. Человек не может быть счастлив, если живет только для себя!» Крепко запомнил Ян Амос эти слова, на всю жизнь...

Когда он жил у тети Зузаны, в конце 1605 года, в Моравию вторглись венгерские войска. Родной брат императора Рудольфа,^[4] сидевшего на чешском троне, король Венгрии Матвей^[5] рвался к власти и постоянно затевал усобицы с Рудольфом; этот-то король Матвей, притворявшийся защитником протестантов,^[6] и послал в Моравию солдат, чтобы показать силу и склонить на свою сторону моравское дворянство. Солдаты грабили, жгли, насильничали. А вслед за ними шли банды, специально нанятые купцами для грабежа. Войска оставляли за собой разграбленные города, выжженные деревни, кровь. Моравия словно застыла в горестном оцепенении. Из уст в уста передавались леденящие душу рассказы очевидцев о бесчинствах разгулявшейся солдатни и банд разбойников.

Дошла очередь и до Стражницы. Венгерские солдаты без боя захватили город, хотя он был укреплен и мог оказать сопротивление. Начались грабежи, пожары, и тетя Зузана спешно ночью отправила Яна Амоса лесной дорогой обратно в Нивницу, где он мог укрыться у своих опекунов. На всю жизнь запомнилось: ночной лес, за спиной кровавое зарево над городом, а в ушах гул бушующего пламени, треск обрушивающихся бревен, бряцание оружия, топот, хриплые выкрики солдат, стоны и мольбы жителей... Так впервые увидел Ян Амос безумный оскал войны. С той страшной ночи и поселилась в его душе ненависть к насилию, к войне, горячая мечта о всеобщем мире.

Что было потом? Когда ему исполнилось шестнадцать — это был 1608 год с ливневым грозовым летом, какого давно не видели в этих краях, — община послала его в латинскую школу в город Пшеров. Там готовили юношей для поступления в университеты, знакомили с различными ремеслами. В ту пору Ян Амос уже ощутил в себе жадный, неутолимый интерес к книгам, к знаниям, которые они содержали в себе. С волнением вошел он в класс латинской школы, но уже первый урок горько разочаровал его. Увы, горячее желание Яна Амоса узнать новое, овладеть латинским языком, чтобы читать мудрые книги, разбивалось о бесконечную зубрежку грамматических правил, исключений, определений, застывших форм, которыми забивал их головы учитель. А кто не мог выучивать наизусть, считался лентяем. Единственным же лекарством, излечивающим, по мнению учителей, от лени, по-прежнему были розги. Тягостные воспоминания оставили эти уроки.

...Вот учитель, упиваясь своим голосом, произносит --">