Валерий Михайлович Роньшин - Семь историй о сэре Исааке Ньютоне

вы не можете хотя бы на секундочку стать яблоками и повисеть там, высоко-высоко, в зеленой листве, грея румяные щечки под лучами доброго теплого солнышка. Вокруг расстилаются необозримые дали родного Линкольншира. Зеленеют сочные луга, белеют стада овец, поблескивают излучины Уитэма, заросшего по берегам осокой. Вокруг шелестят листвой родные сестры моей матери-яблони. Их ветки усыпаны крупными спелыми яблоками. Прошу обратить на это особое внимание: яблок очень много, и все они спелые. Но об этом немного позже.

Итак, я, как обычно, висело и глазело по сторонам. С моей ветки был хорошо виден Манор-хауз — старый двухэтажный дом под черепичной крышей. Над крышей поднимались две высокие трубы. Я, как и все другие яблоки, знало, что это дом владельцев нашего сада. Главной среди них была госпожа Анна. Она жила в доме вместе со своими детьми и слугами. Не так давно из Кембриджа приехал ее старший сын Исаак. Не он один покинул университет. Занятия были прекращены из-за страшной эпидемии чумы, захватившей чуть ли не половину Англии.

Яблокам чума не страшна. А для людей это хуже, чем топор для яблони. Люди бегут от чумы без оглядки, стараясь спрятаться в тихих безопасных местах вдали от городов. Бежал и сын госпожи Анны. Синицы подслушали, как он рассказывал о своем путешествии. На дорогах стояли военные кордоны, чтобы не пропускать беженцев — ведь они могли быть уже больны чумой и заразили бы других людей. Сыну госпожи Анны пришлось пробираться верхом по лесной дороге, стараясь не попасться на глаза солдатам. Когда он добрался до Манор-хауза, его мать прокалила его вещи и одежду над огнем, чтобы никто в доме не заболел.

Те же синицы, которые везде суют свои любопытные клювы, доложили нам, что сын госпожи Анны ведет себя очень странно. Он привез с собой кучу самых загадочных вещей: каких-то прозрачных стеклышек разной формы, блестящих металлических зеркалец, непонятных приборов. Целыми днями он читает книги, возится со своими стеклышками или что-то чертит, двигая по бумаге тяжелые медные линейки. Частенько поздним вечером синицам надоедает наблюдать за ним через окно, и они отправляются спать. Когда же утром они опять прилетают на знакомый подоконник, то застают его в том же положении — сидящим в кресле у стола, рядом с подсвечником, из которого торчат два крохотных оплывших свечных огарка.

В тот знаменательный день, о котором я хочу рассказать, стояла чудная погода. По голубому небу бежали легкие облачка. Их подгонял веселый теплый ветерок. Против такого ветерка мы, яблоки, ничего против не имеем. Мы боимся только сильного ветра. Он колошматит наши ветки, и мы наставляем друг дружке синяки. А это очень вредит яблочному здоровью.

Но, впрочем, я, кажется, слегка отвлеклось. Как я уже сказало, я висело и наслаждалось прекрасной погодой, как вдруг двери дома распахнулись и на пороге показались владелица сада и ее старший сын. Они вышли из дома и медленно зашагали по узкой дорожке по направлению к нам.

Наш сад располагался позади дома. Он был очень большой и всегда давал богатый урожай нас, яблок. В хорошую погоду люди любили гулять среди деревьев и отдыхать на деревянной скамье, сделанной из ствола старой засохшей яблони. Скамья стояла как раз рядом с моим родным деревом. Ужасно интересно было подслушивать разговоры, которые вели жители Манор-хауза, сидящие на нашей скамье. Это вам не сплетни глупых синиц! Информация, так сказать, из первых рук! Как я и надеялось, госпожа Анна и ее сын присели на скамью.

Каждый раз, когда я видело их вместе, я не могло не удивляться: они были похожи друг на друга как два яблока! И у матери, и у сына были густые темные волосы и темные глаза. Только… как бы вам объяснить… эти глаза смотрели на наш мир совсем по-разному. Госпожа Анна смотрела вокруг себя. А ее сын смотрел не только вокруг, но еще и в себя самого. Так яблоко могло бы смотреть на свои семечки. Ведь в них заключено будущее. А семечками господина Исаака были его мысли.

— Я прошу тебя, Исаак, побереги себя, — говорила госпожа Анна. — Отдохни немного! В своем университете ты уже испортил себе зрение. И продолжаешь портить его в Вулсторпе. Ты так много занимался последние несколько лет, что можешь позволить себе хоть некоторое время ничего не делать.

— Матушка! Для меня отдых, о котором вы говорите, это просто безделье. Вы же помните: когда я поступил в Тринити-колледж, я был жалким сабсайзэром на побегушках. Вы знаете, --">