Виль Владимирович Липатов - Операция «Икс два нуля»

уйдет, так мы купаться пойдем.

— А! — сказал я и тоже притаился. У Генки Вдовина был такой строгий отец, что мы все четверо его побаивались.

— Идет! — наконец тихо сказал Генка Вдовин. — Притаились…

Генкин отец быстро прошел по двору, мы вылезли из-за угла и пошли себе на речку. До нее от наших домов — просто рукой подать, и минут через десять мы уже купались в холодноватой воде. Потом мы вылезли на берег, чтобы позагорать. Мы легли на животы и подставили солнцу спины.

— Загорать надо молча! — сказал я. — Когда разговариваешь, тратится много энергии.

— Сам молчи, Американец! — заворчал Генка Вдовин. — Вечно ты все знаешь!

Позади нас была речка Читинка — мелкая, воробей перебредет; впереди нас — большие дома, под нами — песок. По дороге мимо нас бежали автомобили, неподалеку гремел бульдозер, по тропинке шли пешеходы, и все это было просто смешно. Сами посудите — кругом город, народ, а мы лежим себе в одних трусиках и загораем. И течет себе Читинка, такая река, какие бывают только в деревне. «Здорово!» — думал я. Мне вообще нравится наше Забайкалье, хотя, кроме него, я мало еще где был. В нашем Забайкалье, например, больше солнечных дней, чем в Крыму, и папа говорит, что более здорового климата нет даже в Швейцарии. «Здорово, в хвост его и в гриву!»

Это я ругаюсь так — в хвост его и в гриву! У кого научился, сам не знаю, но, должно быть, у кого-то научился, так как не мог сам придумать такое веселое ругательство. Подростки — я подросток — всегда учатся у кого-нибудь, вольно или невольно перенимают слова и привычки взрослых. Так мои мама и папа говорят, а они все знают. Вот я и подумал о Забайкалье: «Здорово, в хвост его и в гриву!»

Когда солнце стало очень уж припекать спину, мы разом перевернулись и хотели продолжать загорать дальше, как Илюшка Матафонов сказал:

— Ну, робя, я все обдумал!

Он так это сказал, как наш учитель математики говорит: «Вот, милые, что сделал для науки Исаак Ньютон!»

— Ну, робя, я все обдумал! — повторил Илюшка. — Слушайте!

И серьезный он стал такой же, как учитель математики: глаза прищурил, губы сжал, плечи выпрямил.

— Вот что я надумал… Игра, то есть не игра, а сам не знаю что, такая. Я теперь буду я, Илюшка Матафонов, а вы тоже будете вы: Генка Вдовин, Борька Синицкий и Валерка Соломин… Мы с вами объявим войну Леньке Пискунову…

— У!.. — сказал я. — Леньке Пискунову… У!..

— Ого-го! — протянул Валерка-Арифметик. — Леньке Пискунову…

— Ц-ц-ц! — сказал Генка Вдовин. — Ц-ц-ц-ц!

Каждый бы сказал: «У» или «Ц-ц!», если бы ему вот так, за здорово живешь, предложили объявить войну Леньке Пискунову. Мы — я, Валерка, Генка — переглянулись, потом посмотрели на Илюшку, как на сумасшедшего.

— Ты не с психи сбежал, Илюшка? — спросил я.

— Он чокнулся! — убежденно сказал Генка Вдовин.

— Ему солнце голову напекло! — сказал Валерка-Арифметик.

Тогда Илюшка поднялся во весь рост, презрительно поглядел на нас, потом опять сел и гордо усмехнулся.

— Трусы! — сказал Илюшка. — Самые настоящие трусы! Я бы не дал за вас ломаного гроша!

Илюшка потянулся к штанам, достал их, даже не отряхнув от песка, стал натягивать на ноги. Потом надел кепку козырьком назад, надвинул ее на лоб. Он был презрительный.

— Я ухожу! — сказал Илюшка. — Наши дороги разошлись…

Он повернулся и, больше ни разу не посмотрев на нас, пошел в сторону больших домов. Илюшка был босой, пятки его глубоко проваливались в песок, а руками он махал так, как солдаты в строю. Я все старался вспомнить, где я слышал эти слова: «Наши дороги разошлись!», но вспомнить не мог, а Илюшка все уходил, и мы растерянно смотрели на него. Нам, конечно, хотелось крикнуть Илюшке, чтобы он вернулся, но мы думали о Леньке Пискунове и не кричали. Он все уходил и уходил, и тут вдруг я закричал:

— Эй, Илюха! Вернись, Илюха!

Я уже крикнул, Илюшка уже услышал меня, когда я подумал, что сам не знаю, зачем кричу. «Не буду же я объявлять войну Леньке Пискунову!»

— Вернись, Илюшка! — тоже закричал Валерка-Арифметик.

— Давай назад, Илюшка! — заорал Генка Вдовин. — Не выстраивай из себя цацу, Илюшка!

Илюшка остановился не сразу — все шел и шел, правда уже медленней. Такой черт самолюбивый!

— Ну, чего? — не оборачиваясь, спросил Илюшка. — Вы уже не боитесь объявлять войну Леньке Пискунову? Трусы!

— Как наверну камнем! — сказал Генка. — Так тут и смерть твоя!

— Погоди! — сказал --">