Валерий Владимирович Николаев - Озябший ангел

– Галей. А тебя?

– Вовкой. Как разыщу тётку, зайду, ладно?

– Заходи, чаем напою. Мы в третьей комнате живём.

– Хорошо, – сказал мальчик. – Ну, пока.

– Пока, – улыбнулась девочка.

Через три дня после того, как мальчик попал в город, кольцо блокады сомкнулось. Немцы, разгорячённые своими недавними успехами и щедрыми обещаниями своего сумасшедшего вождя, неистово штурмовали окраины Ленинграда. Они с маниакальной настойчивостью расстреливали его из дальнобойных орудий, тоннами сыпали бомбы на дома, заводы и фабрики. Смерть становилась явлением обыденным и публичным.

А сентябрь с отрешённостью художника старательно украшал скверы, аллеи, сады… Но горожане не замечали его чудодейства. Великая и мучительная забота легла на их плечи: любой ценой удержать город и, конечно же, уберечь от гибели своих близких.

Вовкина тётя привела мальчика в столярку. Мастер, седой грузный человек, пытливо взглянул на него.

– Это и есть мой новый помощник? – спросил он тётю.

– Да, Платон Иванович, – почтительно ответила она.

– Маловат, однако, племянник твой, – заметил тот.

– Но он небалованный мальчик, – поспешно сказала тётя.

– Ну, хорошо, хорошо, Мария. Думаю, мы поладим. Иди с Богом по своим делам, не беспокойся. А ты, парень, располагайся, – ободряюще похлопал он его по плечу.

Тётя ушла. Мастер зажёг примус, поставил на него чайник.

– Ну, что стоишь? – обернулся он к мальчику. – Садись к столу, сейчас чай будем пить. Тебя как зовут-то?

– Вовка, – ответил мальчик. И тут же спросил: – Платон Иванович, а кто здесь ещё работает?

– Нас было семеро, – задумчиво ответил мастер. – Четверых в армию призвали, один под бомбёжку попал, теперь лечится в госпитале, а ещё один в ополчение напросился. Да и я, по правде говоря, туда прошусь.

– А кто же здесь останется?

– Вот как раз ты и останешься. Пока за мастерской присмотришь, а там, глядишь, немца отгоним от стен я и вернусь. Да, кстати, тебе сколько лет?

– Через двенадцать дней четырнадцать стукнет.

– Ну, тогда сделаем так. Я покажу тебе, что здесь и как работает, что где лежит и прочее, да о мерах безопасности расскажу. А завтра поговорю о тебе в домоуправлении, пусть двадцать пятым числом тебя и оформят. Пока же осмотришься, мастерскую примешь, тёте по дому поможешь. Согласен?

– Согласен.

– Вот и молодец, – сказал он, снимая с примуса закипевший чайник. – Сейчас чаёк на травках заварим, а к нему сухарики да рафинад, – есть чем побаловаться. Однако отчего ты в такое лихое время здесь-то оказался?

Вовка подвинул к столу добротный дубовый табурет и сел.

– Я из Белоруссии… Когда началась война, Миша ушёл на фронт, а меня и Толика мамка собрала и с попутчиками к родичам отправила: Толика на Кавказ, а меня – сюда. Говорит, езжайте от войны подальше, возраст у вас опасный. Ну, мы и поехали.

– Как видно от войны не так-то просто уехать, – заметил мастер, – она проклятущая каждого из нас зацепит. Так вас, стало быть, трое у матери?

– Семеро. Ещё две сестры и два младших брата с мамкой в деревне остались.

– Беда-а, – сокрушённо качнул головой мастер. – Если я правильно понял, ты выехал в конце июля. А чего же тогда добирался так долго?

– Так путь сюда не близкий, вон все ботинки истоптал, – глазами указал он под стол. – На поезде-то я недолго ехал. Мы под бомбёжку попали. Сначала лесом шёл. Потом вышел к шоссе, а там людей… тысячи; и все с узлами, чемоданчиками, тележками. Некоторые на лошадях ехали или на машинах, но больше пеших. Как налетят самолёты – все врассыпную. Народу гибло, страшно. А после этого убитых кое-как похоронят и дальше.

– Ну а чем питался в пути?

– Да особо-то и не голодал. Сперва ел то, что на дорогу мне дали, потом взялся за сало, что тётке вёз в гостинец – да не довёз. Ну а дальше, как повезёт. То солдаты покормят, то картошки в поле накопаю, а то помогу кому-нибудь сено сложить или там дров нарубить, а они мне за это продуктов дня на два дадут. Ну и воровал, иногда. А как-то раз налетели немцы, и давай из пулемётов по стаду строчить. Чуть ли не всех коров побили. Прямо охоту устроили. В деревне-то, конечно, скотину забивали… Но чтоб так вот, без всякой нужды?.. Ох, и страшно было! И пастуха убили. А когда эти гады улетели, подпасок собрал в гурт живых коров – штук пятнадцать, не больше, – и погнал дальше. А я после того целых три дня с ребятами в подлеске отъедался. И в дорогу себе мяса насолил.