Сергей Михайлович Голицын - Сорок изыскателей

— Но я не очень умею, — нерешительно возразил я.

— Нечего, нечего притворяться! Хозяйка поможет, — безапелляционно отрезала мама. — И Соню пора приучать. Каждое утро извольте отправляться в лес за грибами, за земляникой, малиной, брусникой, а вишню, клубнику, крыжовник, смородину, яблоки, груши, сливы покупайте на базаре.

— Послушай, отец! — Миша поднял голову от книги. — Я тебе дам свой рюкзак, пожалуйста, полазай по оврагам, по карьерам, по крутым берегам рек, набери новые образцы минералов и окаменелостей.

— Гм-м! Но ведь они очень тяжелые! И потом, я могу сорваться с утеса, упасть в пропасть.

— Ну, отец, какие под Москвой утесы и пропасти! — Миша снисходительно посмотрел на меня.

— Наберем камней, наберем! — воскликнула Соня. — Где папа не достанет, я залезу!

— Возьмешь мой геологический молоток, мой рюкзак, мои шаровары… и тогда, — добавил Миша и подмигнул нам, — и ты и Соня настоящими изыскателями заделаетесь.

— Настоящими изыскателями? — переспросил я. — Если так, обещаю тебе, Миша, эти самые минералы и окаменелости достать. Поручение будет выполнено.

«А собственно говоря, — подумал я, — собирание грибов и ягод по дремучим лесным трущобам и чащам, конечно, это тоже самое настоящее изыскательское занятие…»

— Папа, изыскатели! Как это весело! — Соня даже захлопала в ладоши.

Да, я еще ничего не рассказал о моей Соне. Упомянул, что она невероятная растеряха и. тюфячка, и все. У нее две косы с голубыми ленточками, голубые глаза, крошечный, чуть вздернутый носик, она перешла в шестой класс, учится на четверки, любит покушать, за обедом уплетает по две тарелки супа и по три котлетки. Когда сидит за уроками, от усердия высовывает язык, в свободное время все больше прыгает и смеется. Впрочем, по секрету скажу — иногда и плачет… Куда же все-таки поехать?

— Поезжайте в Золотой Бор, — посоветовал мне муж Розы Петровны, старичок, историк-архивариус Иван Иванович. — По имеющимся у меня сведениям, это чудесное место — районный центр, изобилие вишен и яблок, достаточно широкая река. И учтите — от Москвы не столь далеко. И потом…

Иван Иванович немного замялся.

— Говорите, говорите, не стесняйтесь, — поддержал я его.

— Я хотел вам предварительно показать один любопытнейший документик. Разрешите, через пять минут я его принесу, — сказал он и исчез.

Уважаемый Иван Иванович был исключительно почтенный и культурный человек. Я с ним встречался каждое утро. Он ходил в пижаме, синей с белым, я — в красной с желтым. Я был худой и высокий, он — худой и совсем коротышка. За тщедушность, за малый рост Миша прозвал его Тычинкой.

Каждое утро мы рассматривали вместе с почтенным Тычинкой градусник, висевший за кухонным окном.

«Потеплело (или похолодало)», — объявлял Тычинка, протягивая мне свою узенькую розовую ручку, похожую на гусиную лапку, мягко улыбаясь сквозь толстые роговые очки и легонько покручивая чахлые былинки седых усов. «Потеплело (или похолодало)», — отвечал я, и мы расходились. Я шел пить кофе к своей жене, он семенил к своей Роз-е пить овсяное толокно.

Он был человек исключительно пунктуальный и всецело находился во власти привычки. Например, уже двадцать лет подряд он неизменно смотрел на градусник ровно в 8 часов 25 минут утра, ни на минуту не позднее, не раньше. На работу он всегда ходил пешком, по одним и тем же улицам, зимой и летом, в дождь и при солнце. Однажды на пути его маршрута снесли два маленьких деревянных дома и стали строить на их месте один большой каменный. Высокий временный забор загородил Тычинке дорогу, и Тычинка несколько месяцев чувствовал себя глубоко несчастным: ведь его путь удлинился на восемнадцать шагов…

Тычинка вернулся ко мне не через пять, а через восемь минут. И в каком виде! Очки спустились на нос, подслеповатые глазки были широко открыты, руки подняты кверху и, кажется, даже седые волосы шевелились на макушке.

Я понял — произошло нечто ужасное.

— Вы помните, как мы вас угощали блинами? — закричал он трагическим голосом.

— Помню, — удивленно ответил я.

Но, честное слово, я не видел в этом ничего ужасного. Два месяца назад, в день рождения Тычинки, я чуть не объелся божественными блинами, которые испекла уважаемая Роза Петровна. Я их тогда съел целых два десятка с паюсной икрой, с лососиной, с растопленным маслом, со сметаной, запил заветной настоечкой на тысячелистнике…