Камил Акмалевич Икрамов - Улица Оружейников

же Ленин!

Ленин смеялся и говорил что-то человеку в кожаной куртке и фуражке, издали чем-то походившему на Федора Пшеницына. Этого человека Талиб приметил давно, а вот на Ленина как-то вначале не обратил внимания.

— Он веселый, — сказал Талиб. — Он немножко на узбека похож.

— У него глаза как у тебя, — ответила Лера, чтобы сделать Талибу приятное.

— А кто это в кожаной куртке?

— Это Свердлов.

— Ленин из Москвы или из Петрограда? — спросил Талиб.

— Помнится, он учился в Казанском университете, правовед, — сказал Викентий Петрович.

— А Казань далеко от Т-ташкента? — спросила Лера. Удивительно, до чего плохо она знала географию.

Они не дождались конца демонстрации и пошли смотреть праздничный наряд столицы. Даже Викентий Петрович удивился всему, что увидел в этот день. Тысячи художников-добровольцев трудились над украшением московских улиц и площадей.

В сквере перед Большим театром дорожки были посыпаны синькой, а совершенно голые зимние деревья вдруг распустились сказочным бледно-лиловым цветом: их искусно укутали кисеей. Над площадью от здания к зданию, от фонаря к фонарю была развешана красная бахрома. А на гостинице «Метрополь» висела огромная картина — рабочий с факелом знания в высоко поднятой руке. В Охотном ряду вместо угрюмых, пропахших рыбой торговых палаток неизвестно откуда появились цветастые фанерные домики с фанерными же подсолнухами выше крыши.

— Эклектично, но весело, — говорил ученые слова Викентий Петрович. — Футуризм с примитивизмом.

Взрослые собрались уже повернуть назад, но Талиб и Лера потянули их на Тверскую. Викентий Петрович сказал, что они дойдут только до бульвара, отдохнут и домой.

— Это гостиница… Это здание Московского Совета… Это Страстной монастырь, — говорила Лера по мере того, как они навстречу мощному потоку шли вверх по Тверской.

— А это кто? — указал Талиб на бронзовую фигуру в глубине бульвара, почти напротив Страстного монастыря.

— Н-неужели н-не знаешь? Это Пушкин.

— Пушкин, — не очень уверенно повторил Талиб, силясь вспомнить, где он слышал это имя.

— Там есть скамейки, можно отдохнуть, — сказал Викентий Петрович отцу Талиба.

Стараясь не помешать проходящим колоннам, они перебежали Тверскую и оказались на бульваре.

Пушкин стоял в узких брюках, с непокрытой головой. Над ним в разрывах снежных облаков голубело ноябрьское небо.

— Кто это, сынок? — по-узбекски спросил у Талиба отец.

— Это Пушкин, говорят, но я забыл, кто он такой. Знал и забыл, — тоже по-узбекски ответил Талиб.

— Папа, — предательски заявила Лера, чутьем поняв узбекскую фразу, — а Талиб не знает, кто такой Пушкин.

— Знаю я, — огрызнулся Талиб и неожиданно вспомнил слова генерала Бекасова. — Не ври. Он еще сказал, что народ молчит. Нет не молчит — без-мол-вству-ет.

— Вы подумайте, какая память! — восхитился Викентий Петрович. — Откуда ты это знаешь?

Мастер Саттар, профессор Закудовский и Лера стояли у памятника Пушкину и слушали рассказ Талиба про Федора Пшеницына, про коллекцию старинного оружия и про седого старичка, повторявшего эти непонятные Талибу слова.

— Пушкин — великий поэт, как Омар Хайям, Навои или Гафиз, — сказал Викентий Петрович. — Он написал много стихов, поэм, трагедий и рассказов. Конечно, каждый вспоминает у Пушкина то, что ему больше по душе, но мне нравятся другие строки, запомни их:

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я свободу

И милость к падшим призывал.

Взрослые сели на скамейку, а Лера и Талиб стояли, задрав головы, и смотрели Пушкину в лицо. Десятки раз проходила Лера мимо этого памятника, но сегодня впервые хорошенько разглядела его.

— Как ты думаешь, он к-красивый? — спросила Лера.

— Ты знаешь эти стихи?.. — начал Талиб.

— Конечно. Папа их любит, особенно две последние строчки: «Что в мой жестокий век восславил я свободу и милость к падшим призывал». — Она никогда не заикалась, читая книжку или стихотворение.

— Спасибо, — сказал Талиб. — Ты потом мне их перепиши. Ладно?

А про себя он подумал: «Хороший, наверно, был человек этот Пушкин».

Мастер Саттар и Викентий Петрович отдохнули или замерзли, во всяком случае, они встали со скамейки, и все двинулись в обратный путь.

— Пушкин когда жил? — спросил Талиб у Викентия Петровича.

--">