Антон Николаевич Корабельников - Сокровище Кодора

угодно, потому что они…

Сангал замолчал не договорив.

— Так кто же они?

— Они не люди вовсе.

Больше он не сказал ни чего.

Ещё мёрзнущий каждый день изготовлял какие-то порошки. Он делал их из корней неизвестных братьям трав и мелких камней которые долго и упорно толок в ступе. Потом он смешивал их разными порциями, заливал водой и варил в чугунке. Вся квартира тогда наполнялась едкими и неприятными запахами, и было просто непонятно как после этого мёрзнущий может пить получившийся отвар. Скорее всего Сангал пытался таким образом создать лекарства которые поддержали бы его тающие силы и помогли хоть немного оттянуть неизбежный скорый конец. Впрочем странный постоялец не всегда употреблял приготовленное им варево во внутрь. Бывало что он по долгу полоскал в нём серый, невзрачный на вид плащ бормоча при этом какие-то скороговорки на неизвестном языке, словно читая молитвы.

Сангал жил в доме ребят уже полторы недели. За это время к счастью ничего не произошло и мальчишки успели привыкнуть к его ночным крикам, запахам неведомых лекарств, и даже немного успокоились. Возможно что ничего и не произойдёт, преследователи этого человека потеряют его след, да и как они смогут найти его если ни одна живая душа на этом свете не знает куда он направился после того как отбыл из трактира Семёна Антоновича? Так рассуждали братья, с каждым днём всё больше укрепляясь в мысли что им ничего не грозит.

Как-то вечером на улице разыгралась пурга. За стенами трактира творилось что-то невообразимое. Ветер выл, стонал, его бешеные порывы крутили в воздухе мелкий, колючий снег, за сплошной стеной которого на расстоянии уже нескольких шагов ничего нельзя было разглядеть. Андрей мыл на кухне посуду прислушиваясь к завываниям непогоды, заглушаемым громким пением доносящимся из глубины коридора. Пел аккомпанируя себе на гармошке приказчик хозяина Степан Игнатьевич, который с самого утра сегодня был «на бровях», от того и веселился. Как игрок на музыкальных инструментах, он говоря откровенно был не очень. Звуки которые он извлекал из несчастного инструмента и которые долетали до ушей Андрея назвать музыкой можно было бы с большой оговоркой. Скорее это походило на завывания старого пса, блеяние овцы и скрип давно несмазанной телеги, причём всё в одно время. Певца, которому рукоплескали бы на сценах мира, из Степана Игнатьевича скорее всего тоже бы не вышло. То что вырывалось из его горла вполне могло сойти за рёв сбежавших из ада и посходивших с ума чертей, но на пение это не походило совсем.

— По ди-кккиммм сте-пяяям за-бай-каалья, гдееее зо-ло-то рооооют в гораах! — Неслось на кухню вперемежку с руганью и проклятиями.

Андрей поёжил плечами, от всей души пожелав чтобы приказчику не вздумалось заглянуть к нему на кухню. С этим человеком которого братья за глаза прозвали Злыднем Злыдневичем, у них были особые отношения. Степан Игнатьевич невзлюбил ребят с первых же дней знакомства с ними. И хотя ко всем остальным работникам трактира Злыдень так же испытывал чувства далёкие от братских, пацанов он воспринимал как самых настоящих врагов на поле боя. Скорее всего так случилось из-за того что в больную голову этого человека залетела однажды и прочно засела там мысль что хозяин платит пацанам незаслуженно большие деньги, из-за чего сам Степан Игнатьевич никак теперь не может дождаться повышения жалования. По этой причине козням его против ребят не было конца, и их жизнь в трактире порой превращалась в самую настоящую пытку. Особенно когда приказчик бывал не в духе, что надо честно признаться случалось у него почти что через день.

Однако справедливости ради следует сказать что пострадавшие от таких частых смен его настроения исчислялись не только Данилкой и Андреем. Все работники трактира и гостиницы по очереди становились жертвой его козней, ведь ни одна их провинность не могла ускользнуть от его внимания. Степана Игнатьевича с полным основанием можно было бы назвать вторыми глазами, ушами и носом Семёна Антоновича, поскольку целыми днями он только тем и занимался что подслушивал и подглядывал за работниками, вынюхивая о любых, даже самых незначительных их огрехах, о чём он незамедлительно докладывал хозяину. По всей видимости занятие это доставляло Степану Игнатьевичу удовольствие какого-то особого свойства, так как за свои старания он не получал ровным счётом ничего, если не считать того что --">