Михаил Ефимович Ивин - Некто или нечто?

стипендии?

— Нет, — улыбнулся Фаминцын. — Но стипендию я все же постараюсь принудить вас взять.

И он встал.

Ивановский молча откланялся и, выйдя из университета, зашагал к себе домой на Петербургскую сторону, где семья снимала на одной из боковых уличек дешевую квартиру. Стоял конец марта. Ивановский шел через мост, распахнув шинель, держась середины, не замечая сырого ветра, тянущего с моря, не слыша орущих на него извозчиков. Он спешил. Дома есть кому открыть душу: дневнику.

Записав только что состоявшийся разговор, он подумал и добавил о Фаминцыне: «Вообще он обо мне по-прежнему еще самого лучшего мнения и, что особенно дорого, он привязан ко мне. Странно, за что? Уж не обманул ли я его чем-нибудь? Впрочем, не верится как-то ничему этому. Андрей Сергеевич человек нервный, как я, и может наговорить очень искренне вещей, которых он на самом деле не чувствует».

После этой записи Ивановский долго не открывал дневника. Но чем же кончилось дело со стипендией? Фаминцын, призвав на помощь ботаника Андрея Николаевича Бекетова, в конце концов заставил Ивановского перейти на казенное содержание.

И вот следующая запись в дневнике Ивановского: «Много времени прошло с тех пор, как я писал здесь, много и воды утекло. Стипендию, о которой сказано выше, я получал в течение года, а затем, заняв должность лаборанта ботанической лаборатории Академии наук с жалованьем 1200 р., я отказался от нее, поблагодарил факультет за оказанную помощь».

Запись сделана в 1890 году.

Лаборатория, о которой говорится в дневнике, была создана всё тем же академиком Фаминцыным. Он решил посвятить себя целиком научным исследованиям. Довольно долго Ивановский оставался единственным сотрудником своего учителя.

Эта петербургская лаборатория Фаминцына, для которой сняли несколько комнат на Среднем проспекте Васильевского острова, имела свои интересные особенности. Хотя Андрей Сергеевич был завзятый ботаник, он всю свою долгую жизнь возился с микроорганизмами. Ботаник и микробиология? Не каждый держит в уме, что бактерия — это растение и что одноклеточная водоросль — микроорганизм.

Еще в шестидесятые годы Фаминцын, тогда магистр, принялся выращивать у себя дома, на Седьмой линии Васильевского острова, при свете керосиновой лампы, одноклеточные водоросли. Тем самым он первым в мировой науке доказал, что растения могут развиваться при искусственном освещении столь же успешно, как и при солнечном. Но все-таки почему он отдавал предпочтение одноклеточным растениям?

Он считал, что у природы таким путем легче выведывать ее тайны — организм, состоящий из одной клетки, сравнительно прост, многие проявления жизни тут на виду.

Из лаборатории Фаминцына вырос постепенно большой институт физиологии растений Академии наук с десятками сотрудников, со многими отделами и лабораториями. Помещается он теперь в Москве.

… В осеннюю и зимнюю пору Ивановский сидел в лаборатории на Васильевском невылазно. Они работали бок о бок, учитель и ученик, во многом похожие друг на друга — оба замкнутые, суховатые и оба очень серьезные. Особенно Ивановский. В юношеском его дневнике есть запись: «Я не понимаю, как можно просидеть весь длинный вечер и все время болтать только пустяки. Мне всегда нужно, чтобы речь доставляла какую-нибудь пищу уму, хоть небольшую».

Андрей Сергеевич ценил серьезность Ивановского и поручал ему самостоятельные исследования, когда тот был еще студентом. Так начались поездки Ивановского на юг России для изучения болезней табака.

Куда как интересны болезни табачного растения! Даже заядлый курильщик отмахнется от такой скучной темы. Однако же научные искания полны неожиданностей. И вот одна из них: изучение болезней табака натолкнуло молодого Дмитрия Ивановского на открытие, которое во всем мире признается ныне равнозначным левенгуковскому. Потому и надобно остановиться на табаке несколько подробнее.

…В 1560 году Жану Нико, французскому посланнику при лиссабонском дворе, подарили горсточку цветочных семян, привезенных португальцами из Нового Света. Семена были взяты от растения, неизвестного в Европе. Его называли, со слов индейцев, «табакко», или «табаго». Цветет растение, говорили Жану Нико, долго, цветки его днем почему-то не пахнут, зато после захода --">