Мейсон Карри - Режим гения. Распорядок дня великих людей

она ограждает его от тирании переменчивых настроений. На эту тему любил рассуждать Уильям Джеймс^[4]. Он думал, что каждый хотел бы, чтобы некоторые аспекты жизни управлялись автопилотом. Сформировав в себе хорошие привычки, утверждал философ, мы «освободим свой ум, чтобы заняться по-настоящему интересными делами». Ирония судьбы: сам Джеймс отличался хронической медлительностью и нерасторопностью, не мог заставить себя придерживаться жесткого расписания.

На самом деле и эта книга – плод вдохновенного увиливания от работы. Как-то летним воскресным вечером 2007 г. я сидел один в пыльном офисе редакции маленького архитектурного журнала, где работал, и все пытался выжать из себя рассказ, который нужен был к утру понедельника. Вместо того чтобы собраться с духом и разделаться с этой задачей, я то читал в Интернете новый выпуск The New York Times, то наводил идеальный порядок у себя на столе, то бегал на кухоньку за очередной чашкой кофе – словом, всеми способами растрачивал время. Ситуация до боли знакомая: я «жаворонок», сосредоточиться и продуктивно работать могу только с утра, после обеда от меня проку мало.

Мне хотелось найти себе какое-то оправдание (ну, не глупо ли каждый день подниматься в 5.30, а к середине дня уставать?), и я начал просматривать Интернет, чтобы узнать, как организовывали свой день другие писатели. Вскоре я сообразил, что такого рода информацию неплохо было бы собрать и сделать доступной для всех, так что я сперва завел блог, а потом написал книгу. Блог сложился сам собой: я попросту размещал описания повседневной жизни творческих людей по мере того, как мне удавалось найти эти сведения в биографиях, интервью, некрологах и т. д. Взявшись за книгу, я провел куда более широкое и тщательное исследование, но постарался сохранить то, что изначально привлекло читателей: краткость и разнообразие. Я старался как можно чаще предоставлять персонажам книги возможность говорить самим за себя, для чего цитировал их письма, дневники и интервью. При недостатке такого материала я реконструировал режим дня по вторичным источникам, и когда мне попадалось блестящее описание повседневной жизни моего героя, я предпочитал использовать полные цитаты, вместо того чтобы пересказывать то же самое своими словами.

Составляя эти мини-биографии, я не раз вспоминал фразу Виктора Притчетта^[5] об Эдуарде Гиббоне^[6] из эссе 1941 г. Притчетт отмечает чрезвычайное прилежание великого историка, мол, даже на военной службе Гиббон находил время для научной работы, повторял Горация в походе и вечерами в своей палатке штудировал труды языческих и христианских теологов. «Рано или поздно, – написал Притчетт, – все великие люди делаются одинаковыми: они работают и не могут остановиться. Не теряют ни минуты. Это так угнетает!»

Какому художнику или писателю не приходилось в начале карьеры пережить то же чувство? Достижения великих людей прошлого порой ободряют, но чаще лишают остатков мужества. Однако в своих обобщениях Притчетт не так уж прав. Были вечно бодрые и вечно трудящиеся гении вроде Гиббона, не ведавшие сомнений и отчаяния, что гложут нас, простых смертных, – но были и такие, как Уильям Джеймс и Кафка, – великие умы, напрасно тратившие время в ожидании вдохновения, проходившие через периоды творческой засухи и мучительного писательского ступора, сомнений и неуверенности в себе. Большинство же персонажей моей книги находятся где-то посередине между двумя крайностями – стараются работать ежедневно, однако никогда не бывают вполне довольны результатом и пуще всего боятся распуститься, позволить себе праздный денек и прервать плодотворный период.

Всем приходится так или иначе выделять время для работы, но способы, которыми люди организовывают свою жизнь, чтобы справляться с работой, бесконечно разнообразны. Этому разнообразию и посвящена моя книга, и я надеюсь, что читателей она ободрит, а не удручит. В процессе работы я частенько вспоминал строку из письма Кафки его возлюбленной Фелиции Бауэр^[7]. В 1912 г. замученный и тяжелыми жизненными обстоятельствами, и скучной, мертвящей службой Кафка жаловался: «Времени у меня в обрез, сил мало, работа моя – ужас, а дома донимает шум, вот и приходится выкручиваться путем всевозможных уловок, раз уж хорошей и прямой жизни все равно не получилось»^[8].

Бедный Кафка!

Но если несгибаемая трудовая этика Гиббона многих может и напугать, то в отчаянии --">