Валерий Викторович Байдин - Толкования на русские народные сказки. Заветы древней мудрости

единство всего живого, парадоксальные образы вещего простеца или смиренного богатыря, веру в мудрость и особую власть женщины: невесты, жены, старицы.^[14] По словам Трубецкого, «русские сказочные образы как-то совершенно незаметно и естественно воспринимают в себя христианский смысл»^[15] и при этом сохраняют всю силу народного воображения.

Неоценимое значение русских сказок подчёркивал Иван Ильин: «Сказка будит и пленяет мечту. Она <учит> созерцать человеческую судьбу, сложность мира, отличие «правды и кривды». Национальное воспитание неполно без национальной сказки».^[16] Он полагал, что «сказка есть первая, дорелигиозная философия народа, его жизненная философия, изложенная в свободных мифических образах и в художественной форме», призывал к постижению «ее вещей глубины и <…> подлинного духовного смысла».^[17] Естественное восприятие сказки, вытекающее из самого существа русской культуры, продолжилось в трудах отечественных фольклористов и этнографов традиционной школы.^[18]

Народная сказочная словесность – это поток захватывающих поэтических образов, глубоких и мудрых иносказаний. Понять их мешают рационализм и схематизм, утвердившиеся в исследованиях последнего столетия: метод сведения «сюжета» к «сказочным схемам» и «комбинации мотивов» (Александр Веселовский),^[19] унифицирующий компаративизм и якобы универсальный эволюционизм (Эдуард Тейлор, Джон Фрезер), структурная антропология (Клод Леви-Стросс), классификация по «сюжетам» и «типам» (Антти Аарне, Стит Томпсон),^[20] экзистенциальный психоанализ,^[21] психоистория,^[22] оккультизм.^[23] Модернистские «прочтения» ведут к искажению глубинной символики древних сказок и сказочных притч. Их создавал и истолковывал народ, передавая новым поколениям важнейшие заветы веры, мудрости и воли к жизни.

К ошибочным выводам могут привести и «строгие методы научного анализа», на которых настаивал Владимир Пропп. Он признавал, что «поэтическое чутьё совершенно необходимо для понимания сказ-ки»,^[24] но заменял его изучением структуры и композиции,^[25] полагал, что наиболее «устойчивым элементом» сказки являются «действия, или функции героев»,^[26] что «волшебная сказка вся строится <…> по одной композиционной схеме, независимо от сюжета».^[27] Представление Проппа о том, что «любой научный закон всегда основан на повторя-емости»,^[28] далеко не бесспорно и плохо приложимо к древней сказке, в которой сюжеты, по сути единичны и видоизменяются лишь в частностях. Научная строгость и обьективность в изучении народной сказки должна дополняться постижением её символики, внешнее описание – истолкованием. Преодолеть научные догмы и косность в восприятии русских сказочных притч позволяют методы литературной герменевтики и смысловой реконструкции.^[29] Они основываются на интуиции – на том самом «поэтическом чутье», которое Пропп считал совершенно необходимым для исследователя.

Русские сказки в целом можно разделить на три части. Наиболее древние, можно считать всецело народными. Единственными целями их создания являлись религиозные и нравственные. В них сохранились следы почитания медведя («Царь-медведь», «Иванко Медведко», «Миша косолапый», «Девушка и медведь») и иных обитателей природного мира («Лягушка-царевна»), матери рода («Баба-яга»), душ предков-покровителей («Ивашко и ведьма»), дивного «небесного» света (*deiuo «сияющее небо»), солнца и священного огня («Покатигоро-шек», «Жар-птица и Василиса-царевна»), отголоски дохристианских обрядов и поверий.

В наиболее древних сказках медведь предстаёт всесильным лесным «собратом» и полноправным членом семьи, родство с ним, как и с конём, быком, считается естественным, даёт невиданную силу и неизменно служит ко благу. Медвежьи дети (Иванко-Медведко, Иван Медвежье Ушко и др.) играют роль змееборцев, побеждают змею-ведьму «из-под камня», подземного «мужичка с ноготок» и Бабу-ягу. Сказочная связь змеи и огня в сказке «Царевна-змея» восходит к образу «огненного змея» (падающей на землю молнии, от которой некогда зажигали священный «живой огонь»). Впоследствии змея приняла облик ведьмы, или красной девицы, которая очаровывает «околдовывает» богатыря или напротив: «огненный змей» является в девичью горницу в виде добра молодца, становится олицетворением страсти.

Глубоко символичным является образ трёх сыновей, которые --">