Русский Скептик - Зачем написали «12 стульев»?

безусловно, плагиат. Возникает здесь также параллель с пьесой Булгакова «Зойкина квартира», написанной ранее выхода книги Шульгина, в которой тоже можно встретить упоминание о плохой краске для волос. Из этой пьесы Булгакова «пролетарии» наши также позаимствовали кое-что для своего романа, см. А. Б. Левин. «Двенадцать стульев» из «Зойкиной квартиры».

Столь наглое литературное воровство у Шульгина и даже демонстративное у Булгакова, скажем Воробьянинов — Обольянинов, наводит, конечно, на мысль о психической неполноценности авторов романа, но поскольку душевнобольные обычно не собираются в творческие объединения, то возникает закономерное предположение, что роман «Двенадцать стульев» написал один человек, во всяком случае — был главный автор.

Посмотрим на другое заимствование у Шульгина. Вот он пишет:

Дом представлял из себя, собственно говоря, одну комнату, разделенную дощатыми перегородками. Так что все обитатели дома, не выходя из своих «комнат», вели общий разговор. Я, усевшись в своей каморке, должен был отвечать, например, на такие апострофы:

— Эдуард Эмильевич (она сейчас же усвоила мое имя). Может, чайку выпили б?.. Оно хорошо с морозу… Я, грешным делом, чайница большая. Прикажете, самоварчик поставлю!..

В. В. Шульгин. Указ. соч.

И вот как приведенный отрывок переосмыслен в романе «Двенадцать стульев»:

Внезапно в темноте, у самого локтя Ипполита Матвеевича, кто-то шумно засопел. Ипполит Матвеевич отшатнулся.

— Не пугайтесь, — заметил Остап, — это не в коридоре. Это за стеной. Фанера, как известно из физики, лучший проводник звука…

[…]

По лестнице, шедшей винтом, компаньоны поднялись в мезонин. Большая комната мезонина была разрезана фанерными перегородками на длинные ломти, в два аршина ширины каждый. Комнаты были похожи на ученические пеналы, с тем только отличием, что, кроме карандашей и ручек, здесь были люди и примусы.

— Ты дома, Коля? — тихо спросил Остап, остановившись у центральной двери.

В ответ на это во всех пяти пеналах завозились и загалдели.

— Дома, — ответили за дверью.

— Опять к этому дураку гости спозаранку пришли! — зашептал женский голос из крайнего пенала слева.

— Да дайте же человеку поспать! — буркнул пенал № 2.

В третьем пенале радостно зашептали:

— К Кольке из милиции пришли. За вчерашнее стекло.

И. Ильф. Е. Петров. Указ. соч.

Предыдущее заимствование еще и можно счесть реминисценцией, призванной указать читателю на связь Воробьянинова с Шульгиным, но данное является уже чистым плагиатом, вне каких-либо разумных ассоциаций. Впрочем, с учетом сделанного выше предположения о психической неполноценности автора романа можно допустить, что указание здесь тоже есть, просто оно не понятно психически здоровым людям.

Третья замеченная мной параллель между указанными книгами тоже наводит на мысль о психической неполноценности автора романа «Двенадцать стульев». Вот пишет Шульгин:

Жестокий мороз, должно быть, разогнал «беспризорных детей» по каким-нибудь совершенно невообразимым трущобам. Или действовала какая-нибудь другая причина, но я не видел их так много, как ожидал. Однако каждый раз, когда мне приходилось ехать в подмосковном поезде, я видел одну и ту же картину. Тихонько растворялась дверь вагона, и двое-трое мальчишек с типичными лицами прокрадывались внутрь. Один оставался тут же, у этих дверей, другой занимал пост у дверей противоположных.

Они принимали эти меры предосторожности потому, что приказано было их всячески вылавливать. Третий, обеспечив себя спереди и с тылу, приступал к концертному отделению. Под звук колес он пел резко хриплым мальчишеским альтом какие-то песни. Не всегда можно было разобрать слова. Однажды я выслушал длинную сентиментальную любовную историю, сервированную a la Соломко, то есть с применением старорусской бутафории. В другой раз это была какая-то, кажется, довольно известная песня про Россию, как ее погубили. Что-то и про Деникина там имеется. Были они, мальчишки, собственно оборваны. Закутаны в лохмотья. Кончив петь, обходили с шапкой. В общем публика давала им копеечку. Иные заговаривали с ними. Без всякой сентиментальности, но и без грубостей. В зависимости от индивидуальности: одни с оттенком жалости, другие на предмет позабавиться ответами

--">