мог за десятилетие измениться — скажем, незапланированно приобрести дополнительное, к примеру, документально-историческое измерение и смысл). Перечисленные проблемы потому и сквозные, что автор к ним на протяжении 10–12 последних лет не раз возвращался, известные повторы при этом в текстах неизбежны, наиболее явные из них, что проступили при сегодняшнем синхронном прочтении, по возможности устранены.

Собственно констелляция названных выше проблем исторически сложилась, конечно же, задолго до 1990-х гг.; так или иначе профессионально осознаваться автором она, как говорилось, тоже начала раньше. Однако именно в 1990-е гг. большинство перечисленных вопросов получили в России новый поворот, приобрели особую остроту, в максимальной степени проявились, в том числе своими иногда неожиданными сторонами, и, наконец, во многом стали уже — есть такое ощущение — достоянием истории. Так, по-моему, ко второй половине 1990-х завершился первый, чисто адаптивный период сосуществования и пикировки «высокой» и «массовой» культур, точнее — групповой и корпоративной идеологии классикоцентристской культуры, будь то в ее канонических минкультовской и госкомиздатовской версиях, будь то в формах «катакомбного» противостояния официозу и мейнстриму, с одной стороны, и начатков, символов, аллегорических фигур иной, заимствованной, прежде всего потребительской, цивилизации — с другой. Насколько можно судить, окончательно потерял при этом осознанность, напряженность, остроту — по крайней мере, в прежней форме и в сколько-нибудь ответственном смысле — вопрос об интеллигенции (посвященные ей исторические штудии и коллективные сборники, в изобилии вышедшие недавно, особенно за рубежами и на периферии страны, — тому дополнительное свидетельство). Вместе с интеллигенцией, идеей ее исторической миссии и монопольной, единой культуры ушли и идеологически педалированные, а то и попросту ситуативно взвинченные проблемы «классики» (трансформировавшись в чисто издательские стратегии), вопрос о «судьбе журналов» (он тоже стал «рабочим» — например, менеджерским, финансово-техническим) и т. д.

Напротив, вероятно, важнейшая в данных концептуальных рамках проблема элиты — точнее, различных функциональных элит, их креативных возможностей и реального деятельного потенциала, оснований их авторитетности, форм «внутреннего» взаимодействия и каналов общения с «другими» — не просто не получила за описываемые годы хотя бы какого-то разрешения. Если не иметь в виду «смещенных реакций» и «ложного опознания» элиты под видом интеллигенции, проблема даже, кажется, не была поставлена, не говорю — осознана (политические трансформации последнего времени и отчасти поддерживавшие, отчасти сопровождавшие их перемены в общественном сознании и мнении, в массовых коммуникациях, формах организации культуры — выражение этого «значимого отсутствия», лишь в подобных обстоятельствах упомянутые трансформации 1999–2000 гг. и смогли стать реальностью). Перемены в суждениях, оценках, поведении образованных слоев за 1990-е гг. — понятно, не их одних, но именно о них в данном контексте и случае речь — все чаще сталкивают сегодня с фактами, касайся они национальных проблем, религиозных верований или политической культуры, которые десять лет назад мало кто счел бы возможными. И уж точно, никто не предвидел и не планировал такой деградации (вместе с тем подобная групповая или индивидуальная недальновидность, слабая реактивность, вместе с сопутствовавшими ей иллюзиями, и сама входит в перечень характерных примет интеллектуального слоя и атмосферы тех лет с ее системными дефицитами, «отсутствующими», если не вовсе «ненужными» вещами).

Среди других тем, значимых для рассматриваемого в книге проблемного круга, отмечу лишь две: обе они относятся к проблематике культурного воспроизводства и затрагивают проблему «специалистов» как альтернативы социально аморфному слою советской интеллигенции. Одна — стагнация и разложение системы образования, включая высшее^[6]. Иллюзии первой половины 1990-х гг., связанные с альтернативными типами средней и высшей школы, частичным обновлением преподавательского состава, подготовкой «новых», субсидированных внегосударственными фондами учебников, заполнением наиболее ощутимых лакун и восполнением дефицита собственных идей и понятий переводами с западных языков и т. д., так или иначе развеялись. Результатов, --">