Зиновий Зиник , Андрей Хлобыстин , Виктор Аронович Мазин , Данила Михайлович Давыдов , Федор Гиренок , Фаина Ионтелевна Гримберг , Борис Владимирович Дубин , Валерий Игоревич Шубинский , Елена Николаевна Фанайлова , Владимир Иосифович Глоцер , Абрам Ильич Рейтблат , Олег Кильдюшов , Владимир Аркадьевич Гандельсман , Игорь Александрович Караулов , Андрей Михайлович Ранчин , Никита Львович Елисеев , Мария Эммануиловна Маликова , Александр Борисович Долгин , Журнал «Критическая Масса» , Дмитрий Владиславович Иванов , Алексей Юрьевич Балакин , Екатерина Юрьевна Андреева , Екатерина Бирюкова , Алексей Бурлешин , Александр Галушкин , Леонид Жмудь , Сергей Князев , Владислав Поляковский - Критическая Масса, 2006, № 2

«Критическая Масса», 2006, № 2

стихи номера /

Владимир Гандельсман

Стилизация

Проповедь счастья, мой мальчик, оставь ущербным,

камешки, кустики перечисляющим в нудных

виршах, как если бы жили они по учебным

(по инвалидности вроде) пособиям, ну их! 

Разве может тот, кто разжижен и беспороден,

истинно радоваться, и разве же станет

счастье отстаивать тот, кто ему соприроден?

Нет. Но тянет бедняга песню. Как лямку, тянет.

Помню, лет двадцать назад он стирал колени

в кровь, выстаивая перед одним и клянча

предисловие, — так пропускб в бессмертие гений

выдавал попрошайкам. Стыд и позор, мой мальчик.

Есть у него и жрец-ученик, тот здоровьем пышет

(жрец , одно слово), присядет среди декораций

райских кущ и сам себе панегирик пишет,

именем же подписывает великого, — мол, Гораций.

В старости, впрочем, как там свой нрав ни прячут,

ноют, что обижают их и что разврат повсюду.

Ну и пропускб подложными были. Тайно плачут,

но прилюдно счастьепоклонничеству, как блуду,

предаются. Жизнь оправдать-то и самой крайней

надобно замухрышке, да вот оплошность:

чем прилагает больше она стараний

жизнь возвести в божество, тем дремучей пошлость.

Ты, мой мальчик, если судишь людей по лицам,

присмотрись, сколько рабства под грубым гримом.

Нет, не жажда счастья, — прослыть счастливцем, —

суть раба, изуродованного Первым ли, Третьим Римом. 

Что их жирные торжества и свалявшиеся святыни?

Бодро наяривает музыка, а в оркестре — рохли.

Слово не проведешь ведь на этой, как ее там, мякине.

Если слова не дышат, то значит сдохли.

Игорь Караулов

ЦПКиО-81

Огромный пожарник забросил меня

на вершину обзорного колеса,

из ямы вытащил земляной,

и я там качаюсь, качаюсь с тобой.

Что с твоей головой?

Свет отовсюду бьет неземной.

Качается наша кабинка,

воздушного ока соринка.

Мы пара соринок в небесном глазу,

ему больно смотреть на палатки внизу,

и жертвенный дым шашлыков и купат

не находит пути в небеса.

Купаты — это такая жирная колбаса,

а осенью будет убит Садат,

но это не остановит мирный процесс,

мерное варево серых небес,

вереницы песчаных солдат.

Сквозь жертвенный дым шашлыков и купат

не выдай меня, не узнай,

когда наши танки вернутся назад,

когда мы оставим Синай.

Цветное бельмо лихорадки сенной

и дюжина странных названий и дат —

вот всё, что на свете случилось со мной.

тема/ медиа: портреты

Нужно начать писать плохо. Григорий Ревзин о тупике авангарда, либеральном проекте и даче Пастернака

Григорий Ревзин — историк и теоретик архитектуры, художественный критик, с 1997 года обозреватель Издательского дома «Коммерсантъ», с 2001 года — главный редактор журнала «Проект-классика». Автор книг «Неоклассицизм в русской архитектуре начала ХХ века» (М., 1992), «Очерки по философии архитектурной формы» (М., 2002), «На пути в Боливию. Заметки о русской духовности» (М., 2006). Постоянный автор журналов Architectural Digest (AD) и Gentelmen’s Quarterly (GQ).

Если я не ошибаюсь, вы уже десять или даже больше лет работаете в СМИ. Каково ваше внутреннее отношение к своему труду архитектурного и шире — художественного — критика? Изменились ли функция и статус «колумниста» в России по сравнению с 1990-и годами?

Не задумывался над вторым из ваших вопросов — я не так давно функционирую в качестве «колумниста». Помню, в 1997 году, когда я пришел в «Коммерсантъ», у нас было заседание о колонках «Что было на неделе», и тогда Катя Деготь сказала: «Возможно, со временем, года через два, и Гриша Ревзин сможет написать колонку».

И оказалась права: я начал их писать где-то с 1999-го.

С тех пор мало что изменилось. Колонка в начале 90-х, по-моему, воспринималась как некий особо важный текст пропагандистского свойства — за все хорошее против всего плохого. Теперь это заполнение места: «напишите нам что-нибудь о чем-нибудь». По-моему, в 1999-м уже было так.

Если говорить о первом вопросе, то, пожалуй, да, изменилось.

В середине 90-х я преподавал в Университете, и у меня вдруг возникло ощущение, что я делаю какое-то вредное дело. Я очень любил Университет, но при этом мне показалось тогда, что тот набор ценностных установок, который возникает из всей системы этого образования, затруднит людям жизнь, потому что воспитывать --">