Филип Норман - Пол Маккартни. Биография

всему, тоже что-то саркастическое.

В ту невинную эпоху вся служба безопасности здания состояла из одного престарелого дежурного на дверях. Мы на пару с Дэйвом легко уболтали его нас пропустить и через несколько минут оказались в коридоре снаружи битловской — совершенно не охранявшейся — гримерки. Кому-то еще из журналистов тоже удалось сюда пробраться, однако никто не осмеливался не то что войти, но даже постучать в дверь. Пока мы слонялись в нерешительности, нарастающее крещендо визгов и топота ног из концертного зала по соседству говорило нам, что потенциальное время для интервью вот-вот истечет.

Вдруг в коридоре показался Пол в черной водолазке, прямо как на обложке альбома With the Beatles, на ходу разворачивая пластинку жвачки Juicy Fruit. Пока он открывал дверь, Дэйв проронил: «Это лицо мне знакомо», и когда Пол замер, улыбнувшись, я успел ввернуть: «А можно нам зайти с вами поговорить?»

«Давайте», — ответил голос с ливерпульским акцентом, который был заметно выше и мягче, чем у остальных. Едва веря своему счастью, мы вошли за ним в гримерку.

Гримерка оказалась не гримеркой, а просторной гостиной с зелеными кожаными диванами и креслами и стеной из ни на что не выходящих окон от пола до потолка. Beatles только что закончили трапезу из стейка с картошкой фри и трайфла на десерт, и теперь наряд местных официанток в черных платьях и белых фартуках проворно убирал со стола посуду. Никаких других женщин здесь не присутствовало, как, впрочем, и видимых следов алкоголя или наркотиков. Единственным посторонним развлечением был телевизор, по которому показывали серию «Мстителей» и который смотрел один лишь бледный, неулыбчивый Джордж.

Я завел разговор с Ринго, который сидел в одном из зеленых кожаных кресел, и скоро к нам присоединился Джон, устроившись на подлокотнике. Оба уже были облачены в концертную униформу — черные водолазки — и держались с нами на удивление легко и доброжелательно: я чувствовал, что у меня ничуть не меньше прав здесь находиться, чем у какой-нибудь большой шишки из Melody Maker, примчавшейся специально из Лондона. (Терпение Джона кажется особенно поразительным теперь, когда я знаю, под каким прессингом он тогда существовал.) Джордж так ни разу не оторвался от «Мстителей», а Пол беспокойно ходил туда-сюда с резинкой во рту, поджидая одного из членов Moody Blues, которые тоже должны были сегодня играть. «Никто не видел Moodies?» — спрашивал он раз за разом. Я помню, что смотрел на его джинсы и любопытствовал про себя, правда ли это самые обычные штаны, какими кажутся, или это работа на заказ, с усиленными швами и заклепками, чтобы их, не дай бог, не порвали в клочья чьи-нибудь обезумевшие руки.

Рядом на диване лежал «скрипичный» хофнеровский бас, длинношеий страдивариевский силуэт которого уже стал фирменным знаком Маккартни. Я когда-то сам играл на гитаре, в одном бесперспективном коллективе на острове Уайт, и чтобы показать свою близость к Beatles, я спросил Пола, не тяжело ли носить инструмент на сцене. «Да нет, он легкий, — сказал он. — На… Сам попробуй». С этими словами он поднял свой бас и бросил мне. Ловец я неважный, но каким-то образом мне удалось перехватить его двумя руками за гриф и плечевой ремень. На короткое время я получил возможность поприжимать лады, которые прижимал Пол Маккартни, и поотбивать большим пальцем те же струны в стальной обмотке. Я спросил, намного ли дороже басы скрипичной формы по сравнению с обычными. «Всего 52 гинеи, — сказал он. — Понимаешь, такой уж я жмот».

Все трое остались столь же милы, и когда я, найдя пустую страницу в блокноте, попросил автографы для младшей сестры. «Вы у нее любимый», — не удержался я, наблюдая, как Пол выводит свою на удивление взрослую подпись. «Повезло мне, значит, — пробормотал он, — раз я у нее любимый». Никогда меня не ставили на место столь беззлобно.

Как и всем, кто брал у них интервью, мне казалось, что никому раньше не удавалось пообщаться с ними на такой короткой ноге. «Ничего, если я еще здесь останусь?» — спросил я Пола, а потом посмотрел в сторону Джона. «Конечно», — кивнули оба. Тут в комнату вошел человек с впалыми щеками, в желтой рубашке с буфами, и остановил взгляд на мне. Это был их роуди, Нил Эспинолл, одной из главных функций которого на гастролях было говорить журналистам слова, которые сама милая и пушистая «великолепная четверка» не могла произнести ни при каких обстоятельствах. Скорее всего, кто-то из них просто тайно --">