Вера Кальман - Помнишь ли ты?.. Жизнь Имре Кальмана

бесследно. Лишь музыка «Дьявольского наездника» продолжает звучать с подмостков некоторых наших театров, и то не как драматургически целостная партитура, а в виде отдельных номеров, использованных в чудовищной по вульгарности и пошлости стряпне под названием «Последний чардаш» — продукте производства наших, отечественных авторов, посчитавших, однако, нелишним спрятаться за могучую спину Кальмана^[3].

Нет, видно, через последние произведения нам не приблизиться к пониманию личностного мира Кальмана. Равно как и через мемуары его жены. Попытаемся сделать это с помощью вершинных созданий маэстро, потому что каждое из них — несомненное свидетельство какого-то сильного душевного движения. В каждом из них использована «энергия прибоя», эмоциональной приливной волны. Разумеется, способ этот не нов и крайне субъективен, поскольку любая интерпретация являет в первую очередь личность интерпретатора, а не интерпретируемого. Потому-то и существуют у каждого из нас свои Пушкин и Шекспир, Рубенс и Репин, свой Бах, свой Чайковский. Свой Кальман. Но другого, более надежного способа пока не придумали.

Пропустим первый опус 1908 года — «Осенние маневры» (в первом варианте — «Татарское нашествие»). Пропустим не потому, что он не заслуживает внимания, — ведь это был первый безоговорочный успех, особенно заметный после венской премьеры 1909 года. Да еще в театре «Ан дер Вин», ставшем с тех пор любимым театром, который мы с таким же правом можем называть «Домом Кальмана», с каким называем «Комеди Франсез» «Домом Мольера», а Малый театр «Домом Островского»^[4].

Скажу даже больше, это было первое произведение, заявившее основополагающие принципы кальмановского театра — неовенской оперетты: психологическая разработка сюжета, приведшая впоследствии к открытой драматизации; создание четких драматургических форм и приемов, один из которых станет излюбленным и отольется в виде знаменитых кальмановских финалов — шедевров музыкальной драматургии; яркость, нарядность, праздничность, удивительная щедрость и широта мелодий; органическая связь романтического лиризма в ариях и любовных дуэтах с хлесткой характеристичностью в куплетах, помнящих свое родство с кабаретными песенками. И, наконец, обжигающий, как паприка, неукротимый цыгано-венгерский чардаш, навсегда поселивший «частицу черта в нас».

И все-таки оставим в стороне этот неожиданно эффектный, темпераментный, полный почти нахальной музыкальной дерзости первый опереточный опыт — «пропуск» в царство Ференца Лerapa, Лео Фалл я, Оскара Штрауса. Оставим, потому что прелестные «Осенние маневры» были вынужденным, чтобы не сказать — отчаянным, шагом. Почти актом протеста молодого, талантливого, но безымянного композитора, не сумевшего пробиться в мир высокой, серьезной музыки, отвергнутого всеми мюнхенскими издателями. А ведь сам великий дирижер Артур Никиш весьма лестно отозвался о его сочинениях. Вот тогда разъяренный автор «Сатурналий», «Эндре и Иоганны» и других симфонических и сонатных опусов решился на безумный шаг, «унизился до шлягера» и сочинил оперетту. И в этой добровольной неволе обрел навечно свободу и легкость дыхания. Но это обретение себя, первое осознание своего истинного призвания было всего лишь первым шагом в полному самовыражению. А ведь мы и хотим приблизиться к разгадке Кальмана.

Итак, начнем с 1912 года. В тот год родился «Цыган-премьер».

Вам, вероятно, знакома история старого скрипача-цыгана, короля ресторанных подмостков, и его сына Лачи, тоже скрипача, но с консерваторским образованием. История их соперничества в музыке и любви. Но в данном случае интересна не сама история, а те побудители, что привели к музыкальному воплощению именно такого сюжета.

Кальману в ту пору всего тридцать (или уже тридцать?) лет. Он полон сил и творческих идей. Рядом с ним замечательная женщина, Паула, надежная и мужественная. Счастлив ли он, если позволительно задавать такой вопрос художнику, а особенно Кальману? Он, судя по всему, просто не умел быть счастливым и, подобно многим профессиональным забавникам, острякам, оптимистам, в жизни был занудой, ипохондриком, мрачной личностью, да еще до смешного суеверной.

Ну, если не счастлив, то, во всяком случае, благополучен, хотя предыдущая оперетта — «Отпускник» (или «Хороший товарищ» в венском варианте) — лавров ему не прибавила.

Так чем привлекает его довольно грустная для --">