Барт ван Лоо - Шансон как необходимый компонент истории Франции

Именно поэтому Джо Дассен, современник Галль, в рефрене песни «Раз уж мы вдвоем» (Il était une fois nous deux, 1976), одной из лучших его песен о любви, поет: «знаешь, ведь это был четверг». Четверг – свободный день, а свобода – это радость.

Сомнительно, чтобы семнадцатилетней Франс Галль пришлось долго ходить в школу после первого успеха. Через год она выиграла конкурс Евровидения, исполнив песню Сержа Генсбура «Восковая кукла, говорящая кукла» (Poupée de cire, poupée de son). Так, через двенадцать веков после Карла Великого, девочка из Галлии снова завоевала Европу. Но подобно Карлу, неожиданно решившему сделать столицей своей империи не Париж, а маленький Аахен, Галль, несмотря на свое говорящее имя и французское подданство, мужественно представляла на Евровидении Великое герцогство Люксембург, одну из самых маленьких стран Европы. А вскоре после этого устроила в своей стране жуткий скандал, выступив с очередной песней Генсбура.

«Леденец-сосалка» (Les sucettes) – мастерская работа со скрытым подтекстом – прием, применявшийся даже средневековыми поэтами и всегда вызывавший неудержимый смех. «Анни любит леденцы» поет наивная Галль, «из-за леденцов ее подушка пахнет анисом». Трудно поверить, но все же это так: девятнадцатилетняя Галль не знает другого, вполне известного взрослым значения слова sucette. И вот миллионы взрослых французов слышат воркование невинной принцессы: «когда сладостный анис попадает Анни в горло, она на седьмом небе». Но Генсбуру мало, он добавляет двусмысленности: «Анни получает свой леденец за несколько мелких монеток…» Текст состоит, собственно, из цепочки намеков. А потом кто-то решился открыть истину наивной Франс Галль, и бедная девочка жутко разозлилась. Но поздно, дело сделано: вся Франция поет и хохочет. Свобода – это радость, думал, должно быть, старый добрый Серж. Какой мерзавец этот Генсбур, думала, должно быть, она, считая себя виноватой в том, что не разглядела двойное дно. И решила никогда больше не петь злополучную песенку. Позже журналисты спрашивали Галль, почему она не исполняет этот шансон, и она отвечала: «Я стала слишком стара для этой песни».

«Нас пять повешенных, а может – шесть»

Здесь, на тротуаре Пон-Нёфа, жизнь течет своим чередом. Люди проходят, и, раз у моих ног не положена шапка для сбора милостыни, они машинально относят меня к обычным чудакам, а не к живым статуям, сшибающим подаяние с совестливых прохожих. Впереди слева я вижу настоящую статую. Всадника на коне.

Это – печально известный Этьен Марсель. В 1357 году он возглавил народное восстание против Карла V, который, перепугавшись, покинул дворец и нашел защиту в Лувре. Знаменитому Четырнадцатому июля 1789 года предшествовало множество забытых попыток переворота. Пока что французские короли надолго перебираются в Лувр.

А старый королевский дворец передается так называемому concierge^[6], откуда и пошло современное название здания – Консьержери: туда переезжает суд, совмещенный с тюрьмой. В этой тюрьме побывали многие прекрасные люди. Мария-Антуанетта, к примеру. Вполне возможно, что и Франсуа Вийон гостил там. Вийон, кажется, единственный средневековый поэт, которого до сих пор читают. В 1455 году он убил священника, был пойман, но освобожден благодаря заступничеству друга. С того времени жизнь его проходит между свободой и тюрьмой. В конце концов, в 1463 году, его приговаривают к повешению.

В ожидании казни (в последний момент отмененной) он пишет «Балладу повешенных» (La ballade des pendus, 1463). Из окна камеры ему виден другой берег Сены; там, где сейчас – площадь перед ратушей и памятник Марселю, он видит раскачивающиеся на виселице трупы. Ему чудится, что они обращаются к нему и ко всему человечеству.

Vous nous voyez ci attachés cinq, six:

Quant de la chair, que trop avons nourrie,

Elle est pieça dévorée et pourrie […]

Puis çà, puis là, comme le vent varie,

À son plaisir sans cesser nous charie,

Plus becquetés d’oiseaux que dés à coudre.

Ne soyez donc de notre confrérie;

Mais priez Dieu que tous nous veuille absoudre!

Нас пять повешенных, а может – шесть.

А плоть, немало знавшая услад,

Давно обожрана и стала смрад. […]

Качаемся, круженью ветра в лад,

Точь-в-точь наперсток, остов наш щербат —

Сорочье племя всласть повеселилось.

Не будьте глухи, брата молит брат,

Молите Бога, чтоб нам все простилось!

Это стихотворение будет вдохновлять великих поэтов двадцатого столетия. Я не знаю, которая версия предпочтительней: устрашающая – Лео Ферре, 1980 года, или более гуманный вариант – актера и певца Сержа Реджани --">