Гэри Стивенсон - Торговая игра. Исповедь

было быть гением, чтобы понять, к чему клонится этот разговор, и я почувствовал, что мой желудок начинает опускаться. Меня начало немного тошнить, и я почувствовал во рту какой-то вкус или запах. Может, это кровь? Я села поглубже в кресло и стала наблюдать. Калеб все еще улыбался. Казалось, с каждой минутой улыбка становилась все шире.

"В любом случае, Deutsche Bank вернулся и изучил все его сделки, понимаете? Всю историю его чатов, все его электронные письма. Он проработал там долгое время, знаете, он совершил много сделок. И им удалось найти там кое-что не очень хорошее. Вы понимаете, о чем я говорю? То, что он не должен был делать".

Теперь я чувствовал огонь в ногах. В ступнях. Горячее, растущее, зудящее чувство. Жжение. Но я не двигался.

"Знаете, это было не совсем правильно, но Дойче действительно привлек того торговца к суду за некоторые вещи. Честно говоря, он не совершил ничего такого уж страшного, но им удалось кое-что придумать. Дело тянулось в судах годы и годы. Вы понимаете, о чем я? В суд и из суда, в суд и из суда. Настоящий кошмар. Тот торговец, замечательный молодой торговец, так и не смог уехать, понимаете? У него никогда не было семьи. Только залы суда. Лучшие годы его жизни. Ты можешь себе это представить, Гэри? Можешь себе представить? Дело так и не сдвинулось с мертвой точки, но в итоге он все равно потерял все свои деньги. Гонорары адвокатов. Все его деньги и многое другое. В конце концов, он стал банкротом. В итоге этот парень потерял все".

Огонь был уже повсюду, как и болезнь, и этот привкус крови. Но я все равно не двигалась. Я подняла глаза на его лицо.

"Гэри, ты меня слушаешь? Ты понимаешь, что я говорю?"

Большое круглое лицо вырисовывалось все ближе.

"Гэри. Ты мне нравишься. Я думаю, ты хороший человек. Но иногда с хорошими людьми случаются плохие вещи. Тебе предстоит это узнать. Мы можем сделать твою жизнь очень сложной".

В этот момент на меня нахлынуло множество воспоминаний. Воспоминания, которые унесли меня за тысячи миль. От Токио и обратно в Илфорд, Восточный Лондон. Мне было восемнадцать, и я сидел на футбольном поле в глухом тупике рядом с железной дорогой, когда Гарри сообщил мне, что у его мамы рак. Тогда я не знал, что сказать: "Ты хочешь играть в футбол?". Я вспомнил, как темной ночью стоял у стены переулка и наблюдал за Сараваном, когда он угрожал мне ножом. Его руки были в карманах. Был ли у него нож? Я не знал. Я помнил, как за мной гнались по улицам с многоэтажными домами, как я перепрыгивал через садовые ограды, как сбили Братхапа и как содрогалось его тело, когда он лежал на земле. Я вспомнил все это глупое насилие, и кровь, и чушь, которую несли дети на улице, и все обещания, которые я давал, и людей, которых я знал. Я вспомнила, как сидела с Джейми на вершине многоэтажного паркинга в ночное время, наблюдая за новыми небоскребами, возвышающимися вокруг нас в нашем городе, и говорила ему, что когда-нибудь стану кем-то. Обещала ему, что сделаю это. Он смеялся надо мной, куря в лунном свете. Но он знал, что я это сделаю. И я тоже.

Нет, подумал я. Это не закончится здесь.

Не здесь, в этом холодном, корпоративном ресторане. Не здесь, не под тяжестью этой улыбки.

 

Часть первая. ПОДНИМАЯСЬ ВВЕРХ

1

В некотором смысле я был рожден, чтобы стать трейдером.

В конце улицы, на которой я вырос, перед высокой вогнутой стеной пункта приема вторсырья, фонарный столб и телеграфный столб стоят в четырех метрах друг от друга, образуя идеальный набор импровизированных ворот.

Если вы встанете между этими двумя столбами, сделаете десять больших шагов назад и уставитесь вверх, а между ними, вдаль, заглянет свет самого высокого небоскреба Канари-Уорф и подмигнет вам.

В детстве, после школы, я проводил долгие вечера, пиная побитые поролоновые мячи в ворота и вокруг них, надевая потрепанные школьные туфли и школьную форму своего брата. Когда мама приходила и звала меня домой на ужин, я оглядывался назад и смотрел, как этот небоскреб подмигивает мне. Казалось, это означало какую-то новую жизнь.

Меня объединяли с этими сверкающими, возвышающимися храмами капитализма не только улицы Восточного Лондона. Было и что-то еще, какая-то общая вера. Что-то о деньгах. Что-то о желании.

Важность денег и осознание того, что у нас их было не так уж много, я всегда

--">