Евгений Викторович Жаринов - Империя Круппов. Нация и сталь

Как бы там ни было, а первый из рода Круппов словно не боялся смерти, словно был заговорен от нее, словно имел очень влиятельного покровителя. Когда все в страхе бежали из города, лишь Арндт Крупп бродил по улицам степенно и неторопливо скупал за бесценок дома, амбары и утварь: кому нужна была эта рухлядь, если скоро весь мир должен был кануть в небытие. Арндт словно знал, что делает, казалось карман пришельца прожигал странный договор, гарантировавший ему как минимум ещё 24 года жизни, даже несмотря на конец света.

Но вот минул канун нового века, а конец света так и не наступил. Потихоньку жители стали возвращаться в город. Они шли к Арндту, чтобы выкупить свои родовые гнезда. Ожидаемый конец света поднял цену ровно в три раза. Сделка со смертью принесла Арндту столько денег, что их хватило ещё пяти поколениям семейства Круппов.

Как и какие разговоры и, главное, с кем вел Арндт в опустевшем городе – нам неизвестно, но конец света пришлось отодвинуть на неопределенный срок: договор есть договор. Нужно сказать, что тайна всегда окутывала историю этого рода плотной завесой. Круппы любили создавать иллюзии, любили обманывать ожидания публики. Нечто подобное произошло и в 1945 году, когда Густав, парализованный, лежал в своем доме и ждал, когда к нему явятся союзники, чтобы вести на суд. Для непрошеных гостей у Густава, главного из Круппов, был заготовлен сюрприз…

Теперь в 1945 году казалось, что почти безграничная власть Круппов подошла к концу. В течение четырех сотен лет своего существования династия сумела пережить приступы безумия, скандал и обвинения в сексуальных извращениях, унижение военной оккупации и даже банкротство, но ничто не могло сравниться с теми новыми бедами, которые сгущались над головой семьи в связи с гибелью Третьего Рейха. Вагнеровские сумерки нависли над всей Германией. Пророчество Генриха Гейне, казалось, сбывалось прямо на глазах: цивилизация стояла на краю гибели, и все дрались против всех. Еще в то время, когда Берта была совсем юной и когда ничего не предвещало беды, мать будущей хозяйки дома Круппов Маргарита фон Энде Крупп сказала как-то: «Знаешь, иногда я испытываю страх, когда вижу, как много принадлежит нашей семье и как обласканы мы милостью Кайзера… Этого всего слишком, слишком много, дорогая… В своих кошмарах я вижу, как в один прекрасный день все, чем мы владеем, превращается в прах…» Но даже Маргарет не могла себе представить всю меру потери и унижения, которые предстояло пережить её родственникам. Из столицы по радио Геббельс неустанно повторял: «Берлин останется немецким! Вена вновь будет принадлежать Германии!» Но с каждым часом становилось ясно, что Австрия навсегда сбросила с себя униформу солдата Вермахта. Шесть месяцев прошло с тех пор, как генерал Гёдель сделал запись в дневнике: 28 сентября – «Черный день». Сейчас в апреле все дни казались черными, как ночь. Эссен пал. Сестра Берты, которая всегда считала Гитлера парвеню, выскочкой, была схвачена гестапо по обвинению в участии в заговоре против Фюрера. Деверь Берты оказался в концентрационном лагере по той же причине. Сын деверя остался лежать в снегах России, племянник гнил на дне Атлантики: по иронии судьбы он находился на британском судне, собираясь благополучно доплыть до Канады в качестве военнопленного, когда его торпедировала немецкая подводная лодка, собранная на заводах Круппа. А три сына несгибаемой Берты, храбрые офицеры Рейха, без следа сгинули на полях сражений. Клаус, служивший в Люфтвафе, погиб ещё в 1940 г., Геральд был захвачен в плен в Бухаресте русскими, а Экберт, младший, совсем недавно погиб в Италии. И теперь в Блюнбахе Берте приходилось играть роль простой сиделки, убирая за парализованным мужем грязные простыни и ночную утку.

«O, Ach, mein Gott!» – еле слышо произнес парализованный старик. Берта! Берта!» Мать и сын вышли из тьмы и приблизились к больному. Где-то в доме с грохотом захлопнулась массивная дверь, что вызвало приступ гнева хозяина дома: «Donnerwetter!» Этот разбитый параличом старик, который нарек своим именем тяжелое орудие, громившее укрепления русских в Севастополе, терпеть не мог шума и беспорядка.

По иронии судьбы именно паралич стал пиком всей жизни Густава, пытавшегося регламентировать свое поведение и поведение всех членов семьи. Он словно стремился заковать себя в непроницаемую броню порядка, и вот теперь Бог и