Егор Юрьевич Селезов - Сказание о трёх богатырях земли русской

Посреди залы сей стоит столик дубовенькой,

Круг него будь то стульев немерено.

Да знать все аккурат сто пясят то есть.

Да стоит посреди всех и молодец красного бархата.

На главу то он всех выше становитися.

Да и меч чуднОй держит на привязи,

Что в народе был назван Экскалибуром.

Что же здравствуй и ты добрый Галахэд!

Кличет он таки нашего Лёшеньку.

Слышал много о тебе нехорошего, окромя стало быть и предания.

Раз уж здесь ты, не сочти за невежестью,

Посиди с нами за дубовым за столиком.

Ну а что ж, знать пришёл наш Алешенька,

Пришёл да и сел за дубовый за столик он.

Да опёрся о него лишь лёгонько своими ручками.

Да налёг крутанув стол слегка всеми своими вЕсами.

Тут столешница враз как была да и накренилась.

Так накренилась, да рукоять меча чудного краем и сцЕпила.

Краем сцепила рукоять да и вогнала её да во буйну то голову.

Да во голову буйну да всё то Артурову.

Покатилась тут краешком да по дубовой столешнице,

Покатилась и корона егона стоцветная,

Всё стоцветная да с чистого золоту.

Так и помер богатырь аглицкий, что Артурович,

Помер стало быть, да всё по преданию.

Тут опомнились все Артура богАтыри, спохватилися,

Да пошла тогда знать сеча жестока, да лютая.

Навалились Аглицкие на малого нашего Лёшеньку,

Сами тают числом, да тоже навешивают.

Сам не свой уж Алёша весь ожестОчился.

Сбросил он шелом, меч его уж затУпился.

Знать не скоро ж ему в Киев-град возвращатися.

Стал уж он прощатися со всеми то близкознакомыми,

да со своими то рОдными.

Тут и мысль пришла ему словно стуком по темени,

То были речи стАршего Ильи Муромца,

Чтоб не рёк, не молвил пуще дозволенного.

Усмехнулся тогда Алёша да знатной шуточке.

Да поднялся со сломленных было прежде коленочек.

Взял он в руки трон бывший Артурова, с дуба то срубленный.

Да как пшёл им по людям то хаживатися.

Так знать все и решились то богАтыря Аглицкие,

Все решились, да вместе с царём да Артуром ведь.

Совершилось ведать Мерлиново старо преданьеце.

Думать надо на том можно мне стало быть возвращатися,

Всё одно, здесь уж дров видно вдоволь наколото.

Молвил сие наш Алёша Попович сей,

Да с угла тут старик с сединой и показываетися.

Стукнул раз Мерлин Лешёньку по темени посохом,

У Алёши волос тут и надломилися.

Кулачки то у Алёши знать то лишь дёрнулись,

Да в глазах то уж мельком да темень мигнулася.

А седый старик всё знать шепчет да приговаривает,

Уж отныне ты молодец да никуда ты отседа не денешься.

Буде здесь ты теперече, как на привязи.

Будешь охранять ты одинокий остров то Аглицкий.

Сказал сие да стукнул и об землю он тросточкой.

Да об ставни лишь голубь и ударился.

Долго ль коротко ль да тратитися времечко.

Так и свидились уж те то два богАтыря близ камушка,

стало быть поворотного.

Так и ждут Добрыня с Ильёй месяц, два,

Так и год уж минул, не торопятся.

А Алёша Попович всё никак не спешит, не воротитися.

Призадумались знать те то два богАтыря,

Помолчали, да сидели близ пламени.

Наконец, на начале года то третьего,

Прямиком в перемогу сами и засобиралися.

Пшли то вЕдать да стров сами одинокий что Аглицкий,

Как всё тетеря по лесу то носятся,

как то пчёлки с пыльцою да в улей слетаютися,

Как то всё бредут да строят муравьи гнёзда то муравьиные,

Так по лесу путь держат два русских богАтыря,

Тут послышались звуки им сторонние,

Притаилось всё зверьё, сейчас не шолохнется,

Засвистела тогда стрелочка калёна пущена,

Да об грудь Добрыни и сломалася.

Побежали тут сквозь чащу да на них дремучую,

Побежали, да всё пужаютися выбежать,

Побежали то стало быть войска Аглицкие,

Да слишком бойкие всё, знать не битые,

Молвит тогда Илья Добрыне таковы слова,

Ты Добрыня-брат мой храбрый молодец,

Ты скачи вперёд, да опосля вспять и поворачивай,

Ты так сделай, а на обратном пути даст Бог свидимся.

Так условились братья, да давай давить конями рати Аглицкие,

Да по ним конями и прохаживатися.

Наскаку всё давили, да всех и высекли.

Не осталось боле на дороге ж ни одного молодца воина.

А богАтыря русские дале двинулись,

Позади них боле ни пройти, ни проехати,

Вся телами дорога до макушек елей и завалена.

Как услышал про то седой Мерлин дедушка,