Сергей Сергеевич Аверинцев - Многоценная жемчужина

сердце. Мы радуемся за авторов этой замечательной антологии, тексты которых теперь становятся доступными нашим современникам. Радуемся за переводчика, который, подобно евангельскому купцу, предпочел всем драгоценностям мира драгоценную жемчужину Живой и Воплощенной Истины. И радуемся за читателя, получившего из рук известного киевского издательства эту «Многоценную жемчужину».

Да послужит же она всем нам в просвещение. Да пребудет со всеми нами Свет той живой Жемчужины, которая теперь, после того как Бог стал человеком, стала неотъемлемым даром каждого чистого и смиренного сердца. Гряди, гряди, Тихий и Кроткий Свет, восхищающий нас в Небесное Царство.

Владимир, Митрополит Киевский и всея Украины.

ПРЕДИСЛОВИЕ К КИЕВСКОМУ ИЗДАНИЮ

Я сердечно благодарен за предоставленную моей книге возможность быть переизданной именно в этом городе, святом граде Киеве, некогда так красноречиво воспетом Тютчевым в стихотворном послании А.Н. Муравьеву, — «…Где Первозванного Андрея / Еще поднесь сияет крест…», — и, конечно, не им одним. А какую роль в истории моих собственных занятий христианскими темами три с половиной десятилетия назад сыграло посещение Киева и специально Св. Софии, мне уже не раз приходилось сознаваться. Кто имеет вкус к символам, знакам и знамениям, к «семиотическому» аспекту реальности, не может не оценить такого многозначительного «обстоятельства места», как Киев, в контексте «выходных данных» книги.

Смею надеяться, что книге это подходит: то, что в ней содержится, порой до того близко нашему восточнославянскому миру, что кажется, будто непостижимое чудо открывает тайный доступ из родных подземелий Киево-Печерской Лавры — прямо в святые пещеры Египта, Сирии, Малой Азии. Ведь и словесные, стилистические возможности, которыми пользовалось иноческое предание с самых времен преп. Ефрема Сирина и Отцов пустыни Египетской и которые я пытался передать в моем переводе, это поразительное сочетание обиходнейшей простоты, обнаруживающей себя, например, в уменьшительных формах, и запредельной тайны, так плотно, так вещественно сгущающейся в неожиданных вокабулах, — разве всё это не напоминает потаенные укромы и благодатную тесноту пещер, освященных жизнью поколений иноков, а затем их святыми мощами, лежащими совсем рядом, рукой подать? Есть же у греков пословица: «Чем меньше храм, тем больше в нем благодати». В этом внутреннем пространстве подземельных ходов и созданных той же традицией навыков речи словно бы действуют иные физические законы, чем во внешнем мире; так близко чудо, и временная даль, отделяющая нас от веков начала православной аскетики, тоже вроде бы становится близкой. Важно не оставаться вовне, а спуститься по крутым лестничкам вовнутрь — под своды пещеры, пещеры слова, пещеры своего сердца. Кто же не знает, что древняя духовная наука велит сводить ум в сердце?

Смею надеяться, что та аллюзия на слова Христа, которая лежит в основе заглавия книги, будет вполне понятна читателю. Под конец статьи, завершающей книгу, читатель встретит размышления над притчей из Евангелия от Матфея, 13, 45–46. Напомним, что речь там идет о купце, который повсюду ищет жемчужин высокого качества — и находит единственную и ни с чем не сравнимую «многоценную жемчужину»; чтобы стяжать ее, он продает всё свое достояние и на все вырученные деньги приобретает ее одну. Это образ, помогающий понять жар аскетической сосредоточенности, готовой всё без остатка отдать ради Царствия Небесного. Поэтому мне с самого начала показалось уместным взять для антологии текстов, важнейшей темой коих является именно аскетизм, такое заглавие; впрочем, в 1987 г., когда выходило первое издание, его еще пришлось заменить («От берегов Евфрата до берегов Босфора»), — перемена отечественных обстоятельств тогда не зашла настолько далеко, чтобы допущено было столь неприкрыто христианское заглавие! Позднее, однако, открылась возможность восстановить его — при очередном переиздании.

Книга переиздавалась уже несколько раз. Специально для киевского издания несколько расширено число включенных текстов. При этом я позволил себе исходить в большей мере из мысли о единстве православной традиции, нежели из «востоковедческого» замысла, определившего первоначальный состав; поэтому был введен небольшой малоазийский раздел, существенно расширенным оказался раздел константинопольский, так что пропорция несколько --">