Луи Арагон - Об одном фильме

Нет, мы увидели самых разных людей: выпускников Вест-Пойнта, которые приходят приветствовать во время приема госпожу Хрущеву и ее супруга; лица людей, собравшихся на железнодорожной станции где-то в глубине огромного континента, чтобы, пусть мимолетно, но все же взглянуть на гостей,— на тех, кто еще совсем недавно был для них олицетворением зла; мы увидели людей, только что оторвавшихся от работы или вышедших из дому, чтобы через несколько минут вернуться к своим более или менее уютным очагам; этих рослых парней баз галстуков; чиновников, на миг покинувших свои канцелярии; негров; мужчин, поднявших нос от газеты, чтобы взглянуть на приезжих; дам, не очень молодых, не очень красивых, но все же принарядившихся, чтобы выглядеть получше; детей,— словом, целый народ, вплоть до этой высокой женщины, которая принимает советских гостей в доме, где жил ее муж, президент Франклин Рузвельт… А вот статуя Линкольна. Словом, мы видим людей, богатых и бедных, с их буднями, с противоречиями их жизни, с их проблемами, которые, впрочем, не нам решать. И вдруг отчетливо начинаешь понимать и тревогу этих людей и рождающуюся в них надежду, новую надежду… Мне кажется, после этого фильма нельзя уйти, не поняв, что эти люди хотят мира. Вот, должно быть, отчего у меня так перехватило дыхание. А разве прежде я думал иначе? Нет, конечно. Но только я не задумывался над этим, подобно тому как говорят: «Послушайте, да разве можно хотеть войны?» И все-таки войны происходят. А вот глядя на действующих лиц этого фильма, чувствуешь, как в душе растет, становится неопровержимой уверенность: они не хотят войны, они до ужаса не хотят войны. Станут ли они воевать? Это другой вопрос. Но они не хотят войны. Быть может, если мы — мы сами — достаточно проникнемся этой мыслью, ни им, ни нам не придется больше стоять перед дилеммой, будем мы воевать или нет…

Пафос фильма заключается не только в том приеме, который был оказан Хрущеву Америкой, но и в открытии Америки, в той человеческой симпатии, какую рождает этот фильм к людям Америки, в том, как раскрыта в нем великая проблема народа, стоящего на распутье.

Естественно, дело тут не только в путешествии, но и в путешественнике, Никите Хрущеве. Мне не очень хочется об этом говорить, потому что трудно избежать повторений. Но ведь не моя вина, что именно он предложил в Организации Объединенных Наций провести всеобщее разоружение, а не г-н Кув де Мюрвиль. То, что Хрущев — человек совсем особенный, со своей манерой держаться, не похожий ни на кого другого,— это бесспорно. Бесспорно и то, что многое изменилось с тех пор, как эти перемены стали зависеть и от него. И что многому трудно поверить, например, понять, как у него хватает на все времени. И что нельзя не удивляться его энергии. Понятно, почему на последней пресс-конференции американские журналисты спросили его, как он себя чувствует: они думали, очевидно, что он просто старается не показывать виду, что очень устал…

Перед нами один из самых убедительных моментов фильма: этот коренастый, несколько полный человек вдруг поворачивается к спрашивающим и, как-то удивительно по-молодому, естественно и просто взмахнув рукой, произносит не менее простые и естественные слова: «Я чувствую себя очень хорошо, дай бог, чтобы у вас было такое здоровье!» В этих словах, даже в этом «дай бог» нет ничего от официального языка, а главное, для всего мира, для журналистов, для Америки, которой журналисты рассказали об этих словах, для нас, которые их слышат, они означают не только то, что бывший рабочий, ставший премьер-министром, чувствует себя отлично,— они означают, естественно, и то, что его страна, его народ, его социализм, его идеи хорошо себя чувствуют и он желает всем нам такого же здоровья. Быть может, это и не совсем логично, но это так. Уж если задался вопросом, не надо бояться на него ответить. Я не видел ничего более убедительного, чем этот момент фильма, чем этот жест человека, заявляющего о своем здоровье.

Некоторые были удивлены, когда Комитет по Международным Ленинским премиям за укрепление мира, членом которого я состою, в прошлом году присвоил одну из этих премий Никите Хрущеву. Мне кажется, что сейчас, после этой поездки, понятно, сколь правильно была присуждена Ленинская премия этому человеку, внесшему в отношения между народами --">